27 
Дайана медленно подошла. Еще не веря в случившееся, дотронулась до бледного, безжизненного личика своего ребенка и только тогда закричала, осознав, что Тэми больше нет.
– А-а-а… Почему? Росс!.. Что случилось? Что-о-о? – выкрикивала она на одной ноте.
– Дайана, дорогая, не знаю. Успокойся! Она играла во дворе, а я пошел в дом, потому что зазвонил телефон, и заодно я хотел посмотреть, что делает Эдэм.
– Ты… ты… оставил… ее… в этом проклятом лесу? – Дайана даже не попыталась смягчить прозвучавший намек, что он один виноват в случившемся. – Я же тебе говорила… я тебя умоляла никогда этого не делать!
Росс всегда считал, что она чересчур носится с детьми.
– Она играла во дворе, а не в лесу! Я оставил ее на одну минуту, а когда вернулся, она…
Непроизнесенное слово повисло в воздухе. Упали первые капли дождя.
А потом Дайана, всегда такая спокойная, впала в неистовство.
– Я не виновата… – кричала она. – Это не моя вина… не моя. Ты… ты… убил! Ты… ты… ты… Бросил ее… одну в лесу! Убил ее… ты!
Росс, не мигая, смотрел на нее. Страдание исказило его изменившееся до неузнаваемости и почерневшее лицо. А она все продолжала повторять страшные слова, заходясь в крике. Не слышала никаких уговоров, не могла остановиться. Она затихла лишь после того, как он, прибегнув к крайней мере, с силой ударил ее по щеке. И в тот самый момент, когда она замолчала, испарились все ее чувства к Россу.
– Иди в дом, Дайана! И прекрати истерику.
Его голос прозвучал настолько сурово, что она безропотно повиновалась. Позже приехал домашний врач и прописал успокоительное.
Мадлен пожаловала вместе со своей прислугой и сразу же начала генеральную уборку, объявив, что друзья и знакомые вот-вот начнут наносить визиты, чтобы выразить соболезнования. Дайана выслушала ее с тупым равнодушием, не понимая, как так можно – ребенок мертв, а ее собственная мать переживает, что у дочери недостаточно прибрано в доме. Наконец Мадлен уехала, пообещав приготовить к дню похорон запеканку из овощей и мяса. Господи! Зачем? Тэми все равно не вернуть! Что же это? Не подошла, не утешила, не обняла… Впрочем, мать никогда этого не делала, когда Дайана была маленькой. И вообще не Мадлен виновата в том, что случилось… Винить ее не за что.
В те ужасные дни Росс и Дайана отдалились друг от друга. Он замкнулся. Она ни разу не подошла к нему, не утешила, не обняла…
Свидетелей ее истерики не было, поэтому в дни траура и похорон все отмечали ее мужество и самообладание. Невероятно, но Мадлен впервые в жизни гордилась поведением дочери, потому что все восторгались выдержкой Дайаны. Онемевшая от горя и безучастная от душевной боли, не находившей выхода, она то и дело слышала шепоток: «Ах, какая она сильная!»
Если бы только они знали, что творилось в ее душе, охваченной необъяснимым ужасом и странной отчужденностью! Но самое удивительное – и она об этом думала не переставая, – все время казалось, что ощущения невосполнимой потери, предательства, вины ей давным-давно знакомы.
Сколько помнит себя, она всегда старалась брать пример с матери. Считала, что, если будет следовать ее советам, все будет хорошо. И все-таки, все-таки… почему не покидает чувство, будто нечто подобное с ней уже происходило?
В те трагические дни Дайане казалось, что она сходит с ума.
Шли недели. Росс оправился от потрясения, но Дайана по-прежнему избегала его. Она вообще не хотела никого видеть. И о том, чтобы забрать назад те страшные слова, которые она бросила ему в лицо в день смерти Тэми, не могло быть и речи. Росс спал в своей любимой гостиной. Однажды поздним вечером она случайно заглянула туда и увидела, что он плачет. Впервые за все это время он потянулся к ней, желая обнять, попросить прошения за то, что не сдержался тогда.
Однако чувство отчуждения пустило в душе Дайаны глубокие корни, и собственная боль казалась такой острой, что его страданий она просто не заметила.
– Не дотрагивайся до меня! – выдавила она свистящим полушепотом, не обратив никакого внимания на его застывшее после этих слов лицо. Потом быстро пошла в спальню, затворила дверь и повернула ключ в замке.
Он пошел было за ней, но, когда понял, что она заперлась, пришел в ярость и вышиб дверь. Она и сейчас помнит, как в темном проеме появился он, огромный и устрашающий. И тогда она сжалась в комок от одного вида этого разъяренного мужчины, который был ее мужем.
Наклонившись, он отбросил одеяло и обнял ее. Потом целовал нежно и жадно. Это был первый и последний раз, когда его страсть не нашла в ней отклика. Душа ее заледенела. Почувствовав это, он оттолкнул ее.
27 
