Глава 9

Джип развернулся и уехал, а Джамиля стояла и смотрела на Салмана, ощущая всепоглощающее желание. Хотя она видела его всего лишь накануне, она уже безумно соскучилась. Ей хотелось и ударить его, и поцеловать. Его поступок был невероятно наглым — и от гнева у нее перехватывало дыхание. Но в то же время он был и невероятно романтичным — и ей хотелось любить его.

Но она не покажет ему виду. Она должна противостоять ему. Потому что он все равно оставит ее, и на этот раз она не сможет пережить это. Ведь теперь она столько знает о нем.

Джамиля повесила сумку на плечо и зло посмотрела на Салмана. Ему стало не по себе. Она никогда не была такой красивой. На ней были поношенные джинсы, рубашка и ботинки. Никакой косметики. Волосы выбились из конского хвостика, и длинные вьющиеся пряди обрамляли лицо. Ему казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он видел ее в последний раз.

Она вскинула голову и произнесла ледяным голосом:

— Я так полагаю, никакой лошади нет?

Он покачал головой.

— Значит, ты теперь похищаешь людей, да? Неожиданно для управляющего хедж-фондом. Побереги свою находчивость для кого-нибудь еще.

Салман видел, что она не хочет оставаться, но он не мог ее отпустить. Она слишком сильно была нужна ему.

Джамиля повернулась и пошла прочь, в деревню.

— Я возьму лошадь и вернусь в Мерказад верхом. Это займет всего лишь день или два.

Он схватил ее сзади, сумка упала на землю, и девушка не успела запротестовать, как он понес ее внутрь. Шатер был ярко освещен множеством маленьких ламп, при свете которых убранство выглядело еще роскошнее. В центре стояло низкое ложе, покрытое атласными и шелковыми покрывалами. Все было как в кино.

Он положил ее на ложе, она резко повернулась и почувствовала, что ее волосы рассыпались.

— Ты прекратишь это?

Ее сердце яростно стучало, но Салман ответил совсем спокойно:

— Вертолет вернется через три дня. И джип тоже. А лошадь тебе никто не даст, потому что я приказал.

Три дня! Джамиля погружалась в панику.

— Почему целых три дня?

— Потому что три дня ты притворялась и отказывалась вернуться в замок.

— Я управляю конюшнями, Салман. Какое в этом притворство? Я там живу! — Джамиля так испугалась его власти над собой, что выпалила, не подумав: — Ты забрался сюда, чтобы быть подальше от конюшен?

Салман побледнел, и в ту же секунду Джамиля пожалела о своих словах. Он сделал шаг назад, и она протянула к нему руку.

— Салман, прости.

Он отступал, и ей вдруг захотелось, чтобы он, наоборот, подошел ближе. Он провел руками по волосам и строго сказал:

— Да, ты права. Это унизительно. Я не могу там даже минуту находиться.

Джамиля подошла к Салману и взяла его за руку. Злость ее исчезла, и она сказала очень нежно:

— Никто бы не смог. После того, что ты пережил.

— Не знаю, что мне больше нравится — когда ты шипишь от злости или когда жалеешь меня, как сейчас.

— Я не жалею тебя, Салман, это не жалость. Это понимание.

Он прикоснулся губами к ее рту, и Джамиля почувствовала, что не может сопротивляться. Однако в какой-то момент она нашла в себе силы уклониться. Тяжело дыша, она положила ладони на его грудь и слегка отстранила его:

— Этого не будет, Салман. Я сказала тебе в Париже, что все кончено. Я не буду твоей домашней забавой, с которой ты возишься, потому что все просто.

Через секунду он уже сжимал лицо Джамили в своих ладонях и целовал. На этот раз уже не нежно, а требовательно. Она чувствовала его возбужденное тело и крепко сжала бедра. Черт его возьми! Наконец ей снова удалось уклониться от его поцелуев. Ее кулачки все еще упирались в его грудь.

— Ты считаешь, что это просто? — спросил он.

— Секс не поможет уйти от проблем, Салман аль Сакр. И я не останусь здесь на три дня.

— Послушай, если бы ты действительно этого хотела, я бы оставил тебя. Те женщины, которые не хотят меня, никогда меня не заводят.

Джамиля чуть не рассмеялась — можно подумать, что такие женщины существуют!

— И что? Ты установил время, сколько продлится это желание? Так? Три дня — и мы насытимся?

Салман улыбнулся — и это была голодная улыбка. Джамиля задрожала от предвосхищения.

— Да, я надеюсь, через три дня мы насытимся, и, может, к нам вернется что-нибудь похожее на здравомыслие. Потому что одно я знаю наверняка: когда дело касается тебя, я плохо соображаю.

  37