1.

16 февраля 1809 года

Таленка, Монтавия, Балканы

Она опоздала!

Только лунный свет и холодный ветер струились сквозь огромное круглое отверстие под потолком храма. Радужное сияющее великолепие погасло, превратившись в мертвую груду осколков, усеявших пол.

Окно в Поднебесье разбито!

Марианна бессильно прислонилась к стене, в ужасе взирая на картину разорения. В этот момент она забыла о том, что привело ее сюда, забыла о Джедаларе и об обещании, данном матери. Чувство горечи и гнева переполняло ее сердце. Зачем эта бессмысленная жестокость? Кому понадобилось уничтожать такую красоту? Они отняли у нее все самое дорогое. Окно в Поднебесье было последним напоминанием о прежней счастливой жизни. Теперь погибло и оно.

— Марианна! — Голос брата вырвал ее из оцепенения. — Кажется, я их слышу! — Алекс в страхе вцепился в ее руку.

Она застыла, прислушиваясь, тревожно ловя посторонние звуки. Но ничего не было слышно: только ветер свистел в опустевших зданиях города. Марианна напряженно вглядывалась в темноту, туда, где когда-то был город Таленка. Она по-прежнему ничего не слышала, но у Алекса слух лучше, чем у нее.

— Ты уверен?

— Нет, но мне кажется. — Он склонил голову набок. — Да!

Им не следовало сюда возвращаться, в смятении подумала Марианна. Мама не знала, насколько это опасно. В городе в любую минуту могут появиться солдаты герцога, их схватят, и тогда… Она не имеет права рисковать жизнью Алекса. Господь свидетель, уж его-то она им не отдаст!

Она захлопнула тяжелую дверь с бронзовыми гвоздями и поспешно потащила Алекса по проходу между скамьями — к алтарю. По дороге она несколько раз споткнулась о сломанные железные подсвечники и толстые белые свечи, рассыпавшиеся по мраморному полу. Солдаты, отступая, уничтожали все, что попадалось им на пути. И здесь, в церкви, все мало-мальски ценное было или украдено, или разрушено. Золотое распятие, которое когда-то украшало стену под Окном в Поднебесье, исчезло. Статуя, изображавшая Марию с младенцем, слева от алтаря, была сброшена с пьедестала.

— Лошади, — прошептал Алекс. Теперь она тоже их слышала. В ночной тишине звонко разносился стук подков по булыжнику.

— Они нас не найдут. — Марианна пыталась успокоить брата, но голос ее чуть заметно дрожал. — Никто не видел, как мы вошли сюда.

Затащив Алекса за колонну у алтаря, она присела на корточки рядом с ним и съежилась, стараясь казаться как можно незаметней.

— Но на всякий случай притаимся здесь и подождем, пока они уйдут.

Алекс вздрогнул и придвинулся к ней.

— А если они все-таки сюда войдут?

— Не войдут. — Она обхватила его за плечи. Как он похудел за последнюю неделю, — встревожено подумала она, — и кашляет целыми днями». Жалких кусочков, которые ей удавалось находить в заброшенных сельских домах, едва хватало на то, чтобы не умереть с голода.

— А если все-таки они войдут? — снова настойчиво повторил Алекс.

Боже, до чего он упорный!

— Успокойся! Я же сказала, что они не… Марианна замолчала. Кто может знать, что придет на ум солдатам герцога? Трудно предположить, что у них возникнет желание помолиться, но они могут снова вернуться сюда, чтобы грабить и жечь.

— Если они войдут, мы спрячемся тут в темноте и будем сидеть тихо-тихо, так что они нас не заметят. Ты сможешь сидеть тихо?

Он кивнул, покрепче прижавшись к ней.

— Мне холодно, Марианна.

— Знаю. Как только мы услышим, что они уезжают, мы поищем убежище для ночлега.

— А огонь мы разведем? Она покачала головой.

— Ты же знаешь, что это опасно. Но, может быть, мы сумеем найти тебе одеяло.

— И для тебя тоже.

Он улыбнулся ей. Улыбка получилась не очень уверенная, но на мгновение она озарила его лицо тем ангельским светом, который маме так хорошо удалось передать в ее последней работе. Эта была его первая улыбка с той ночи, когда…

Воспоминание обожгло ее. Но Марианна лишь крепче прижала к себе худенькое тело Алекса, стараясь отогнать страшные мысли. Она не должна вспоминать о той ночи и обо всем, что случилось потом. Это отнимает у нее силы, а она обязана оставаться сильной — ради Алекса.

— И для меня одеяло. — Ей хотелось бы наклониться к нему и поцеловать, но в свои четыре года Алекс считал себя уже достаточно взрослым и не терпел подобных проявлений нежности. — Как только они уедут отсюда.

  1