Последние отзывы

  238  

Дмитрий молчал, предоставив Сабрину своим мыслям. Она убеждала себя, что эти каникулы ничего для нее не значат, что рождественские песнопения ее не трогают, но каждый раз, когда видела семью с двумя детьми, которые смотрели по сторонам и вверх на взрослых рядом с ними и возбужденно с ними разговаривали, она быстро отворачивалась, переводила взгляд. И как же была она благодарна Дмитрию, нетребовательному спутнику, мило распрощавшемуся с ней у двери ее дома на Кэдоган-сквер.

В доме она наткнулась на миссис Тиркелл, которая со счастливым видом любовалась маленькой елочкой в гостиной.

— Я думала, что она развеселит вас, леди, но, если она напоминает о грустном, я заберу ее к себе наверх.

— Нет, оставьте, — сказала Сабрина. — Собираетесь украшать ее?

— Да, леди, но я думала, может быть, мы сделаем это вместе.

«Леди». Она уже не поправляла миссис Тиркелл, а часто и не прислушивалась к ней. Да и не было это важным, миссис Тиркелл это доставляло радость, и они обе к этому привыкли.

Зазвонил телефон. Сабрина стиснула руки. Каждый раз, когда звонил телефон, она думала… но этого никогда не случалось.

— Еще одно приглашение, — предсказала миссис Тиркелл.

— Если так, последует еще один отказ, — ответила Сабрина, и они улыбнулись друг другу. «Интересно, — подумала она, когда миссис Тиркелл пошла, взять трубку, — насколько близки мы стали?» Леди Лонгворт она не могла бы так воспринимать, слишком высоки были социальные барьеры между ними. Теперь, хотя миссис Тиркелл и называла ее леди, но при этом еще думала о ней как об американке, никогда не бывшей замужем за виконтом. Они все еще были не совсем друзьями, но уже женщинами, делящими дом на двоих, и Сабрина чувствовала себя менее одинокой, чем раньше.

Именно миссис Тиркелл разбиралась с бурным потоком приглашений, которые стали приходить за неделю до Рождества: на домашние торжества, поездки на юг Франции, на лыжи в Санкт-Мориц, новогодние балы… Она всем говорила, что миссис Андерсен никаких приглашений на Рождественские каникулы не принимает. Но еще за день до Рождества приглашения продолжали поступать.

— Вы звезда сезона, — с удовлетворением заметила миссис Тиркелл, когда в это утро зазвонил телефон, — Потому что в вас есть какая-то тайна. Будто вы не вполне реальны, если вы понимаете, что я имею в виду.

«Да, миссис Тиркелл, — подумала Сабрина. — Я понимаю, что вы имеете в виду». Она прислушалась. Каждый раз, когда звонил телефон, она ничего не могла с собой поделать, ее тело застывало в ожидании.

— Это мистер Каррас, миледи, — вернулась миссис Тиркелл, — и если вы не рассердитесь на меня, по-моему, вы должны поехать с ним в Грецию. Это пойдет вам на пользу.

Сабрина тронула иголки маленькой елочки, которую они нарядили. Она пахла лесом и горами, тихим, спокойным уединением.

— Может быть, и поеду, — сказала она и пошла, поговорить с ним.

Она повесила трубку с помрачневшим лицом: радость и возбуждение, прозвучавшие в голосе Дмитрия, когда он сказал, что заберет ее в четыре часа, заставили почувствовать себя виноватой. Это было несправедливо, это было нечестно. «Я хочу только Гарта, — подумала она. — Как я буду разговаривать и смеяться с другими людьми, когда все время оборачиваюсь на телефон — не позвонит ли Гарт?»

Некоторое время спустя в кабинете ее нашла миссис Тиркелл.

— Почта, миледи. В основном открытки и еще вот пакеты.

Сабрина догадалась, от кого они, еще до того, как открыла. Их было два. Один — от Клиффа, другой — от Пенни. Ничего от Гарта. Даже записки не было. Она развернула пакеты, каждый красиво упакованный, каждый со своей запиской.

«Мама, пусть у тебя будет счастливое Рождество, — написал Клифф. — Со множеством подарков и еды. Я надеюсь, что ты нашла то, что искала. Хотел бы я знать что. Я люблю тебя. Твой любящий сын Клифф».

«Дорогая мамочка, — писала Пенни. — Я надеюсь, тебе это понравится и сделает тебя счастливой. Я хотела бы отдать это тебе в руки, но не могу, поэтому папочка пошлет это тебе по почте. С нами все хорошо, но нам грустно, и мы с Клиффом много говорим о тебе. Я люблю тебя, я скучаю по тебе, я люблю тебя. С любовью, Пенни».

«Не заплачу. Я знала, что это может произойти, я к этому была готова. Я не заплачу».

Она с нежностью сложила записки, проглаживая складки пальцами, и открыла коробки. Клифф послал ей брошку: пара желтых эмалевых птичек на эмалевой веточке с двумя зелеными листочками из нефрита. Внутри коробочки была записка: «Это ты и папа».

  238