Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
150 
Патриция заметила измученный, тревожный взгляд молодого человека.
– Марк, оставь Бобби у меня. Мне очень нравится с ней заниматься. Если хочешь, можешь остановиться у нас.
– Я могу позвонить своей матери.
– Отлично. Я с радостью с ней познакомлюсь. Пожалуйста, передай ей, что она тоже может остановиться у нас. Мы с ней будем по очереди следить за Бобби и навещать Уинтер, хорошо? – Патриция собиралась настаивать, невзирая на любые возражения.
– Да. Спасибо вам, – едва слышно проговорил Марк. – Спасибо.
На третий день Уинтер сжала сильную руку, в которой почти все время покоилась ее ладонь, на четвертый день ее кровяное давление без лекарств держалось на нужном уровне, на пятый – из ее горла вынули трубку и она сама смогла ответить на вопросы Марка, прошептать ему слова любви, которые он не переставая нашептывал ей все эти пять дней.
– Я люблю тебя, Марк…
– Ты знаешь, как я на тебя сердит? – с любовью спросил Марк.
– Да, ты мне говорил. – Уинтер улыбнулась. Марк ругал Уинтер, как несколько лет назад она ругала лежавшую в коме Эллисон, с любовью и страхом. «Только попробуй покинуть меня, Уинтер! Как ты могла подумать, что я тебя не люблю, что ты мне не нужна? И когда же ты собиралась рассказать мне о Бобби?» – Я, вероятно, тоже продержалась бы до своего дня рождения. А потом позвонила бы тебе. Я все время думала об этом, сомневалась…
Марк остановил ее поцелуем, долгим, нежным поцелуем, все ей сказавшим, и наконец произнес:
– Никогда больше не сомневайся.
– Не буду.
– Руководитель практики сказал, что с начала июля мне устроят место здесь.
– Мы с Бобби хотим переехать в Бостон.
– Мы еще поговорим об этом.
– Да. – Уинтер улыбнулась. – Ты позвонишь мне, как только прилетишь в Бостон?
– Конечно. – Марк снова поцеловал ее, прощаясь, ему надо было успеть на самолет. – Ты поймешь, что это я, потому что первыми словами будут: «Я тебя люблю».
– Ах, Марк, я тоже тебя люблю.
* * *
Уинтер выписали из больницы на девятый день. Она с Бобби вернулась в поместье, Роберта Стивенс – в Сан-Франциско. Уинтер и Марк строили планы на всю оставшуюся жизнь, нежно шепчась через три тысячи разделявших их миль.
Через три дня после возвращения домой Уинтер сидела у себя на кухне вместе с Эллисон.
– Что произошло у вас с Питером, Эллисон? – спросила Уинтер. – Только не говори «ничего», потому что ты выглядишь как смерть, а у Питера голос, как у умирающего.
– Ты с ним разговаривала?
– Не о том, что случилось. Питер не станет об этом говорить. Он несколько раз справлялся о моем здоровье. Он не говорил о том, что у вас сложности, Эллисон, но все время спрашивал о тебе.
– И что ты ему сказала?
– Правду. Что выглядишь ты ужасно. Потерянной. Печальной. – Уинтер помолчала, потом участливо спросила: – Эллисон, может, расскажешь? Позволь мне помочь тебе.
– Нет, Уинтер, я не могу об этом говорить.
– Еще одно знаменитое быстрое и не подлежащее обсуждению решение.
– Уинтер…
– Прости, – быстро сказала Уинтер, увидев, что в глазах Эллисон внезапно появились слезы. Взгляд Эллисон стал каким-то затравленным и измученным. Знакомое выражение серьезной решимости – взгляд чемпионки, которая принимает быстрые, приносящие золото решения, – исчезло. – Эллисон, я просто не представляю, что могло произойти у вас с Питером. Вы оба так любили – любите – друг друга. Я знаю, что это не кто-то третий, потому что страдаете вы оба. Скажи мне. Может, если ты расскажешь, все покажется не таким уж страшным?
– Не могу, Уинтер, – прошептала Эллисон. «Я не могу тебе рассказать, потому что это невообразимо».
Невообразимо. Только теперь Эллисон могла заставить свой мозг это вообразить. Она очень живо помнила кошмарный сон о зловещем Арлекине, воспоминание было ярким и свежим, оно обновлялось каждую ночь, истязая и заставляя просыпаться с судорожным вздохом.
Эллисон могла это представить – сюрреалистичную фантазию, – но ее сердце, бросая вызов, отказывалось этому верить.
И тем не менее она высилась перед ней, огромная, крепкая стена, сложенная из тяжелых, говорящих о преступлении кирпичей-фактов…
«Почему?» – требовала Эллисон ответа у этой массивной стены.
«Как почему? – следовал ответ. – Потому что он виновен, потому что он – тот зловещий Арлекин».
Эллисон знала, как чемпионы берут препятствия, которые кажутся немыслимо высокими и опасными, – ты думаешь о том, что за препятствием, и делаешь это место своей целью. И всегда, кроме одного раза, ей удавалось благополучно приземляться – сначала посылаешь через препятствие свои мечты, а затем просто следуешь за ними.
150 
