259 
– Проворные ноги и случайная предрасположенность к долгой жизни помогут тебе перебраться через любую улицу в Египте, – сказал Джош. – Хотя Луксор – это легкий ветерок по сравнению с Каиром.
– И Римом, – добавила Анна, и оба они засмеялись. Теперь было спокойнее, они находились на широкой набережной, идущей вдоль берега Нила, пересекавшего город. Анна смотрела на десятки катеров стоявших тесно один к другому у причала.
– Их всегда так много? – спросила она.
– Летом, когда становится слишком жарко для туристов, не так много, а зимой все они в работе, почти две сотни выше и ниже по течению Нила. Я еще помню время, когда их было всего четыре, всего год назад.
Разноязыкая речь доносилась с палуб катеров, где мужчины в темных костюмах и женщины в шелковых платьях сидели за столиками и пили прохладительные напитки и кофе. С некоторых прогулочных катеров доносилась музыка: французская певица, немецкий джаз-оркестр, итальянский тенор, американский исполнитель в стиле кантри – все смешивалось с арабской музыкой города. Анне казалось, что они с Джошем совершенно одни: двое американцев в Луксоре, в Египте, отделенные от туристов на их катерах, от рынка, от культуры. Как будто они находились вдвоем в маленьком магическом круге, закрывшем их от окружающего мира.
– Сюда, – сказал Джош, корда они подошли к каменным ступенькам лестницы.
Ступеньки вели на берег реки, к прогулочным катерам. Но на полпути находилась широкая площадка с кафе на открытом воздухе, откуда слышалась громкая арабская музыка и чувствовался острый аромат кофе по-турецки.
– Ловлю тебя на слове, – напомнил он. – Это «гава», здесь подают только кофе. Если ты передумала, то чуть подальше внизу есть одно хорошее место, где мы можем получить ужин, но не кофе. Выпить кофе вернемся сюда.
– Нет, здесь чудесно, мне нравится, – сказала Анна. Она села за маленький круглый столик, покрытый клетчатой скатертью, и стала изучать оживленные группы людей за другими столиками, пока Джош ходил за кофе. Он принес чашечки с кофе, поставил их на стол и сел, придвинув свой стул поближе к Анне, чтобы можно было слышать друг друга в шуме.
– Это новое чувство, – сказал он. – Обычно, когда я брожу по Луксору, то рядом со мной местные жители, друзья, они, как камуфляж. Но сейчас мы двое, так очевидно похожие на американцев, никто нас не заметит, и куда бы мы ни пошли, мы отделены ото всех, Даже от тех американцев, что сидят на прогулочных катерах рядом с нами. У них есть их катер, их гид, их группа, а у нас есть наши ноги, машина и мы двое. Я долго чувствовал себя рядом с тобой, но это другое, как будто мы на нашем собственном острове, и никто не может дотронуться до нас. А ты это чувствовала?
Анну захлестнуло настоящее счастье. Она хотела прикоснуться к Джошу, положить руку на его руку и поблагодарить его за то, что он с нею и видит мир так же, как она. Но она не смогла это сделать, и ее рука осталась лежать на колене.
– Я думала то же самое на набережной, – ответила она. – Магический круг.
Джош улыбнулся.
– Мне это нравится больше, чем остров.
Запахи крепкого кофе, табака, сладкого дыма кальянов обволакивали их. Они накатывали и отступали с волнами сонливости, одолевавшей Анну, то уходя, то возвращаясь. Она отхлебнула кофе.
– Я расскажу тебе, что произошло со времени моего последнего письма? Это кажется таким далеким, как будто пытаешься вспомнить книгу, прочитанную давным-давно, но я попробую.
– Да, расскажи мне, – сказал Джош. – Потом мы забудем это, по крайней мере, пока мы здесь.
– Мне бы хотелось этого, – призналась Анна. – Я хотела бы забыть многое из того, что случилось после Рождества. – Она помолчала. – Ты знаешь о газетных статьях о Винсе.
– Я читал только ту, что ты мне прислала из «Таймз». Полагаю, что печаталось по всей стране.
Женщина кивнула.
– И по телевидению, – и покачала головой. – Нам никогда не приходило в голову, что он может превратить это в один из своих величайших триумфов.
– Но семье ведь все равно, не так ли? – спросил Джош. – Если он несет ответственность хотя бы за половину того, что, как мы считаем, сделал, его унижение могло бы доставить удовлетворение, но у нас нет доказательств, чтобы убедить его или кого бы то ни было, поэтому, наверное, самое важное, что у Чарльза есть деньги, а у семьи – Тамарак.
Они замолчали.
– Да, – сказала Анна. – Я бы хотела, чтобы его не было в Сенате, но...
259 
