246 
Чарльз отпрянул, увидев ярость в глазах Винса. Он опустил глаза и стал смотреть на свои руки, с побелевшими суставами, прячущиеся на коленях, потому что начинал смущаться, взглянув на Винса. Белокурая красота Винса была такой же чистой и ангельской, как в те дни, когда они были мальчиками. Он был пропорционально сложенный, с густыми волосами. Казалось, ничто не коснулось его. «Неуязвимый Винс», – подумал Чарльз и вспомнил, что Винс собирается выставить свою кандидатуру на президентских выборах.
Винс так нежно улыбнулся, что Чарльзу даже показалось, что он ошибся насчет ярости.
– Ты был так занят, – тихо заговорил Винс. – Я думал, ты сосредоточил все усилия на спасении папиной компании, а вместо этого ты рыскаешь вокруг, опрашиваешь людей в Вашингтоне и Тамараке. Или может быть, ты не один занимаешься этим. Кто это «мы», как ты тут упомянул?
– Сначала я не поверил, – мрачно сказал Чарльз. – Мы были так близки, я восхищался тобой и доверял тебе – Боже, было ли когда-нибудь время, чтобы я не восхищался тобой и не доверял тебе – и я не мог поверить, что ты предпринимал что-то мне во вред. Все это время ты говорил мне, что делаешь все возможное, чтобы помочь мне, помочь компании, помочь нам...
– Я и помогал, – сказал Винс. – Как ты можешь думать иначе? Я месяцами работал, разбираясь с этим шоссе, но не смог сдвинуть дело с места; каждый чертов фермер в Иллинойсе и его дядя придерживались разных мнений насчет того, где шоссе должно проходить. Что я мог сказать, когда Зик пришел ко мне? Я испробовал все, что мог. И Бад Кантор пришел ко мне, хотя он и на нижней должностной ступени здесь в Вашингтоне, но он беспокоился о Тамараке, знал, что им управляет моя семья и он подумал, что я проявлю заинтересованность. Я и проявил. Вы великолепно знаете, нет ничего, о чем я бы беспокоился больше, чем о здоровье жителей этого города, фактически, семья не...
– Это ложь. Все это ложь. – Чарльз был бледен и проталкивал слова сквозь сжатые зубы. Если бы он остановился и подумал, что называет Винса лжецом, то, наверное, спасся бы бегством. Но он продолжал выталкивать слова, бросая взгляд на Винса и снова отводя глаза. – Я говорил тебе, что сначала не поверил. Но потом вспомнил одну вещь. Наверное, для тебя это мелочь, ты мог даже забыть о ней. Однажды вечером мы с тобой шли с ужина вдоль каналов С. и О. Какой-то ребенок подошел – ты бы сказал, как я догадываюсь – напоролся на нас, он хотел денег. Немного, пять-десять долларов. А ты начал бить его, да так, чтобы вышибить из него дух. Это было ужасно, я не мог поверить, что это ты. В тот вечер с отцом случился удар. Я сбежал в Тамарак и забыл о случившемся. Но теперь я не могу отбросить эти мысли. Потому что в тебе есть та сторона тебя, которая может бить ребенка и бить свою семью.
– Чарльз, Чарльз, – мягко упрекнул его Винс. – Ты ведь так не думаешь. – Он перестал раскачиваться на стуле и наклонился вперед. – Это не тот Чарльз, которого я знаю, выдвигает такие дикие обвинения. Кто-то настроил тебя против меня, ты даже не смотришь на меня! Чарльз, у нас в семье бывали плохие времена, но мы никогда не позволяли посторонним отравлять наши чувства друг к другу. Боже мой, что сказал бы отец, если бы слышал нас? Обвинять меня, как будто я какое-то чудовище, готовое разорить вас. Он бы не перенес, если бы узнал...
– Не впутывай отца в это дело! Боже, Винс, ты предал все, о чем он заботился; да Итан бы десять раз выгнал тебя, если бы узнал обо всем этом. И кто, черт возьми, посторонний? Это о нашей семье я говорю; все, что мы предпринимали, делалось в пределах семьи. Ты хочешь знать, кто это «мы»? Все мы, кто относится к этой семье. А если кто-то здесь посторонний, то это ты.
Какую-то долю секунды в комнате стояла тишина. Потом Винс повернулся, сев лицом к Анне.
– Это ты, сука такая, – проскрежетал он. – Ты настроила его.
– Заткнись! – Чарльз вскочил на ноги и встал, возвышаясь над Винсом. – Не смей говорить в таком тоне с моей дочерью! Ты достаточно причинил ей зла, когда она была ребенком! Если тебе надо напуститься на кого-то, то есть я! Я говорю тебе, что я думаю, а не то, что кто-то думает или говорит. Посмотри на меня, черт побери, я с тобой говорю! Я хочу поговорить о делах, которые ты обрубил с Зиком Радлом. И Бадом Кантором. И о динамите, который вызвал оползень над дренажной канавой в Тамараке. И об аварии на фуникулере. Кусок дерева, который Кит всунул в крепление на вагончике, в котором ехали Анна и Лео; и болт, который он вынул и спрятал рядом с домом Джоша Дюрана. Я хочу поговорить о...
246 
