240 
Он выпрямился, переменил тему, словно боялся того что она может сказать.
– Извини, я не очень хороший хозяин. Хочешь чаю? Или кофе? – Он потрогал серебряный чайник. – Холодный, но у нас на кухне сколько угодно горячего. Чего тебе хочется? Рогаликов? Или тостов? Я купил и эклеров, помню, ты их любила... что такое? Тебе плохо?
– Нет, – Анна встряхнула головой. «Нет на свете ничего вкуснее шоколадных эклеров. Они замечательно пачкают пальцы, когда их ешь. Определенно они мои любимые». – Больше я их не ем, уже давно. Просто чая было бы замечательно.
Чарльз подошел к двери, открыл ее и поговорил со своей секретаршей, которая почти сразу же вошла вслед за ним с чайником горячего чая и корзинкой, накрытой салфеткой.
– Я не завтракал, надеюсь, ты не будешь против, если я поем.
– Конечно, нет. – Анна смотрела, как отец намазывает джем на кусочек тоста. Его рука дрожала.
– Налей, пожалуйста, чаю, – попросил он и продолжил беседу. – Я и правда ничего не знаю о тебе, это ужасно; я не знаю, о чем можно говорить, а чего не следует касаться. Знаешь, – он сделал паузу, чтобы проглотить кусочек тоста – на рождественском ужине, когда ты задавала все эти вопросы о «Четем Девелопмент» и о «Тамарак Компани», я хотел попросить тебя остановиться; не мог вынести, что ты была не на моей стороне. Я знал, это оттого, что ты не простила меня, но продолжал думать; как было бы чудесно, если бы мы держались вместе, ты и я, может быть даже вместе работали, это казалось мне таким замечательным. – Он протянул нервно подрагивающую руку к корзине за следующим ломтиком тоста. – Видишь, я действительно не знаю, о чем говорить.
– Ты мог бы начать с меня, – спокойно сказала Анна.
Он удивленно посмотрел на нее, с рукой застывшей над корзинкой с тостами.
– Что это значит?
– Что до сих пор я слышала только о тебе, – Анна смотрела в свою чашку.
Она вспомнила, Мэриан купила этот сервиз одновременно с ковром, китайский фарфор в цветочек от «Вильруа и Бош», слишком тонкий для офиса, но как раз по этой причине он и нравился Итану, и Анна всегда чувствовала себя взрослой и веселой, когда секретарша приносила поднос только для них двоих, и Итан на несколько минут отрывался от своего стола, чтобы присоединиться к ней на диване.
– В нашей семье всегда чего-то не хватало, – сказала она, глядя на Чарльза. – Какой-то заботы, которая соединяет людей. Ты был всегда так углублен в себя, в жизни каждого из вас, кроме Гейл, не было места для кого-то еще. Ты только что сказал мне, как бы ты хотел что-то изменить, чтобы чувствовать себя счастливее и жить более полной жизнью. И мне жаль, столько печали в твоей душе. Но я не вижу, чтобы тебе в голову пришла мысль о том, что если бы ты повел себя иначе, твоей дочери было бы лучше. Она могла бы быть счастливее. У нее был бы отец, которому она доверилась бы, когда ее дядя – горло сжалось и она закашлялась, но вытолкнула слова – насиловал, ее неделя за неделей и разрушал то, что осталось от ее детства.
Чарльз отодвинулся в уголок дивана. Тост упал на пол, но тот этого даже не заметил, не отводил глаз от Анны, и, казалось, съеживался пока она говорила.
– И потом ты упомянул рождественский ужин, – продолжала Анна. – Что я не была на твоей стороне, потому что не простила тебя. Ты мог бы подумать, если бы ты думал о чем-нибудь кроме самого себя, что я беспокоилась о Гейл и Лео, и пыталась помочь им сохранить их дом и их компанию, что я член их семьи, что я хотела быть связанной с ними, как никто в нашей семье не пытался когда-либо быть связанным со мной.
Анна замолчала. Ее голос стал настойчивым, почти горячим, а ведь она обещала сама себе, что будет сохранять спокойствие. Она почувствовала себя ближе к Чарльзу после их открытий относительно Винса, а ее поцелуй, когда она приехала, был искренним и непринужденным. Но потом, по мере того, как он говорил, вернулся ее гнев. И в душе у нее снова образовалась знакомая холодная пустота, то же чувство потери, заполнившее ее, когда она сидела за столом в свой пятнадцатый день рождения.
Но на этот раз она была не одна. На этот раз с нею были Гейл, Лео и дети. На этот раз был Джош.
– Я не собиралась нападать на тебя, – сказала Анна с легкой улыбкой. – Я надеялась, что мы могли бы начать поиски путей, чтобы вместе что-то создать; я не хотела поддаваться эмоциям и говорить, как обвинитель.
Чарльз все еще сидел сгорбившись в уголке дивана. Лицо его исказилось.
240 
