Последние отзывы

  96  

Менее утешительны законы против протестующих священников, и, однако, они не менее нужны! Нас главным образом интересуют постановления относительно священников и эмигрантов: это две краткие серии постановлений, выработанных в бесконечных дебатах и уничтоженных королевским veto. Верховное Национальное собрание обязательно должно было привести в повиновение этих непокорных, клерикалов или мирян, и принудить их к послушанию, однако всякий раз, когда мы направляем наш законодательный кулак и хотим придавить или даже раздавить совсем, чтобы непокорные уступили, в дело вмешивается королевское veto, парализуя нас, как волшебством, и наш кулак, едва сжимающий, а еще меньше уничтожающий, не оказывает никакого действия.

Поистине грустная серия постановлений, даже несколько серий, парализованных этим veto. Сначала 28 октября 1791 года мы имеем возвещенную глашатаями и плакатами прокламацию Законодательного собрания, которая приглашает эмигрировавшего Monsieur, брата короля, под страхом наказания возвратиться в течение двух месяцев. На это приглашение Monsieur не отвечает ничего, если не считать газетной пародии, в которой он под страхом наказания приглашает высокое Законодательное собрание "вернуться к здравому смыслу в течение двух месяцев". Тогда Законодательному собранию приходится прибегнуть к более строгим мерам. Так, 9 ноября мы объявляем всех эмигрантов "подозреваемыми в заговоре" и, короче, "объявленными вне закона", если они не вернутся к Новому году, - скажет ли король veto? Что с владений этих людей должны взиматься "тройные налоги" или даже что владения их должны быть секвестированы, понятно само собой. Затем, когда к Новому году никто не вернулся, "мы заявляем" - и через две недели повторяем еще внушительнее, что Monsieur лишается права на наследование короны (dechu) и, мало того, что Конде, Калонн и еще довольно длинный список других лиц обвиняются в государственной измене и подлежат суду Верховного орлеанского совета. Veto! Затем по отношению к неприсягающим священникам в минувшем ноябре было постановлено, что они лишаются получаемых ими пенсий, "отдаются под надзор surveillance" и в случае надобности подвергаются изгнанию. - Veto! Следует еще более строгая мера, но ответом на нее опять-таки является veto.

Veto за veto; наш кулак парализован! Боги и люди могут видеть, что Законодательное собрание находится в ложном положении. Но кто же не в ложном? Поднимаются уже голоса за "Национальный Конвент". Бедное Законодательное собрание, пришпориваемое и побуждаемое к деятельности всей Францией и всей Европой, не может действовать; оно может только сыпать укоры, разглагольствовать, вносить бурные "предложения", для которых закрыты все ходы, и кипятиться с шумом и пенящейся яростью!

Какие сцены происходят в этом национальном зале! Председатель звонит в свой неслышный колокольчик или в знак крайнего отчаяния надевает шляпу; "минут через двадцать шум утихает", и тот или другой нескромный член Собрания препровождается на три дня в тюрьму Аббатства. Надо пригласить и допросить подозрительных лиц; старый де Сомбрей из Дома инвалидов должен дать отчет, почему он оставляет ворота открытыми. Необычный дым поднялся над Севрской фарфоровой фабрикой, указывая на заговор; мастера поясняют, что это сжигаются "Мемуары" Ламот, героини истории с ожерельем, скупленные Ее Величеством43, которые тем не менее всякий желающий может читать и поныне.

Затем рождается подозрение, что герцог Бриссак и конституционная гвардия короля "тайно изготовляют патроны в погребах": это шайка роялистов, честных и нечестных; многие из них - настоящие головорезы, набранные в игорных домах и притонах; их 6000 вместо 1800, и они мрачно глазеют на нас, когда мы входим во дворец. Поэтому после бесконечных прений Бриссака и королевских гвардейцев решают распустить и действительно распускают после двух месяцев существования, так как охрана эта не продержалась и до марта того же года. Таким образом, новый конституционный штат (Maison militaire) короля распущен, и ему опять приходится довольствоваться охраной одних швейцарцев и синих национальных гвардейцев. По-видимому, такова участь всех конституционных начинаний. Король не согласился на учреждение при нем конституционного гражданского штата (Maison civile), как ни настаивал на этом Барнав; старые постоянные герцогини косились на новых людей и держались в стороне; к тому же и королева считала, что не стоит этого затевать, так как дворянство очень скоро вернется торжествующим. Продолжая следить за тем, что происходит в национальном зале, мы видим, как епископ Торне, конституционный прелат не слишком строгих нравов, предлагает уничтожить "духовное одеяние и тому подобные карикатурные вещи". Епископ Торне горячо защищает свое предложение и кончает тем, что снимает свой наперсный крест и бросает его в качестве залога на стол. Крест этот немедленно покрывается крестом Те Deum Фоше, а потом и другими крестами и знаками духовного сана, пока все не освобождаются от них; вслед за тем один клерикальный сенатор срывает свою ермолку, другой - свое жабо, чтобы фанатизм не обрушился на них.

  96