Последние отзывы

  176  

– Вы плохо спали? – спросил он меня сразу, как только опустил мою дорожную сумку в багажник серебристой «ауди».

– Мало спал, – признался я. – И, наверное, плохо.

Я не стал ему рассказывать, что до пяти утра просидел в баре, время от времени поднимаясь к стойке и расплачиваясь долларами по курсу бармена за очередной стакан виски. И как только мой организм выдержал! Я даже с какой-то проституткой попробовал пообщаться. Точнее, это она подсела и что-то объясняла мне по-немецки, потом чертыхнулась на более понятном языке. Оказалась болгаркой. Я ей объяснил, что меня сейчас больше интересует алкоголь, чем секс, и она отошла в сторону, уселась на высокий круглый табурет прямо у стойки бара.

– Я буду вам переводить и подсказывать по возможности, – говорил мне Владимир, не отрывая взгляда от узковатого шоссе, на которое мы свернули с автострады. – Обычно нам идут навстречу. Во всяком случае, даже в местную прессу ничего не просочилось. Сначала мы должны заехать в полицию, потом уже самые тяжелые вопросы…

Тяжелые вопросы уже и так крутились в моей голове. Я представлял себе, что мне придется опознавать их изувеченные от падения с высоты тела, лица. Мне вообще не хотелось соприкасаться со смертью, но любая жизнь постоянно с ней соприкасается. В этом, возможно, и есть смысл продолжения жизни. Соприкоснулся со смертью – и живешь дальше, до следующего соприкосновения. Пока кто-то не соприкоснется с твоей смертью. И продолжит свою жизнь.

– Вам надо уже сейчас определиться, что вы хотите делать, – после паузы снова заговорил Владимир. – Перевозить тела для похорон на родине – занятие, тяжелое для психики и недешевое. Конечно, если вы решитесь, мы вам поможем. Это входит в обязанности посольства. Можно кремировать и перевезти на родину прах. Можно похоронить здесь. Вы не сообщали жене?

– Нет.

– Это хорошо. Полиция нас предупредила, что хочет вам что-то предъявить. Скорее всего, они имели в виду личные вещи погибших. С ними тоже надо будет что-то делать.

В половине первого мы въехали в Лейк. Именно там, а не в курортном Лейкербаде, находилось местное управление полиции.

Владимир представил меня какому-то полицейскому чину, вполне приветливому невысокому мужчине в форме, с короткими, аккуратно подстриженными усиками.

Потом повернулся ко мне, выслушав несколько фраз по-немецки.

– Господин майор отведет вас в кабинет, где даст прочитать найденные у погибших бумаги. Просто для ознакомления. Потом мы продолжим разговор.

Кабинетом оказалась малюсенькая комнатушка со старым письменным столом и стулом. На столе, кроме настольной лампы, ничего не было. Полицейский жестом предложил мне присесть. На мгновение исчез и появился вновь с черной папочкой. Папочку протянул мне и прикрыл дверь снаружи.

Я остался один в комнатушке, на несколько секунд показавшейся мне камерой-одиночкой. Может, потому, что я сейчас находился в полиции, может, оттого, что подобные сцены часто мелькают в телефильмах: подозреваемому или подследственному что-то показывают в тюремном кабинете.

Я открыл папочку. В папочке в отдельных файлах лежало около десятка бумажек. Я взял в руки верхний файлик. Это было мое последнее письмо.

«Дорогой Дима, – читал я аккуратные строчки. Первые слова написаны «паркером», дальше – обычной шариковой ручкой. – К сожалению, финансовая ситуация приближает необходимость твоего возвращения. По моим приблизительным подсчетам, наших со Светланой денег хватит вам до конца февраля. Так что настраивайся на спокойную жизнь здесь, в Киеве. Мама ждет и тебя, и всю твою семью. Билеты я вам забронирую сразу после Нового года. Новый год, я надеюсь, вы встретите хорошо. Для нас этот праздник будет грустным. Светлана до сих пор не отошла от потери детей, и иногда мне с ней трудно. Но, к счастью, появилась новая надежда.

В аэропорту я вас встречу как полагается. Когда будешь собирать вещи, не забудь взять у профессора копии всех твоих медицинских бумаг. Обнимаю, твой брат Сережа».

Меня пробирает дрожь. Мои тайные подозрения, которым я не давал вырваться на свободу даже как предположениям, начинают оправдываться. Он ведь как-то поклялся, что никогда не вернется. То ли поклялся, то ли пообещал. Но, во всяком случае, он сдержал СЛОВО. СЛОВО, которое он дал, а я пропустил его мимо ушей.

Следующий файлик заставил меня содрогнуться. Прощальная записка, адресованная мне.

  176