Последние отзывы

  25  

— Попрошу вас осветить происходящее, — президент карандаш по столу покатал, внимательно посмотрел в круглые Балабосьи глазки, — итак, ваше мнение?

— Идет процесс консолидации крупных игроков, наметился вектор сращивания капиталов.

— Значит, консолидация? — спросил президент строго. С этими банкирами ухо востро: обманут, шельмы, им не привыкать. — А кризиса нет?

— Процесс структуризации, — уточнил свою мысль банкир, — мелкие собственники пропадут, крупные останутся.

— И поводов для тревоги нет. Уверены? — уточнил президент и взглядом пригласил журналистов прислушаться к вопросу. Он, президент, печется о своем народе, он не успокоился, он вникает в суть. Мало ли что скажут безответственные люди? Придет вот такой румяный банкир и скажет, мол, кризиса нет. На то и нужен стране президент, гарант прав и свобод, чтобы следить, где что не так. Он и проверит, он и приструнит. Уточним вопросик, взыщем пристрастно.

— Уверены, что тревожиться нам не о чем?

— Так это ж хорошо, что акции дешевеют, значит, их больше купить можно, — сказал Балабос, — это нормальный процесс. Подешевело — это ж хорошо!

— А, вот оно что, — оживился президент, по слухам, тоже вкладчик. — Так, может, и нам, того, тоже чего-нибудь такое прикупить, хе-хе? «Дженерал Моторс», например, купим или там еще что.

— Давайте подождем годик, посмотрим, что покупать.

— Годик? Еще годик?

Не то ему сулили. Еще недавно шел по коридорам Кремля по ковровой дорожке и подмигивал направо и налево. Еще недавно звезд западной эстрады на день рождения звал — и прилетали на сольные выступления в дачном саду. А сейчас — ну что это за президентство? Война, кризис, экономика трещит. Нет, мы так не договаривались.

— Полагаете, что речь идет о структурном изменении и тревожиться в глобальном плане нет оснований? — произнес президент загадочную фразу.

— Именно так.

Обменялись крепким деловым рукопожатием, стрельнули улыбками в камеру — и домой, под рублевские сосны. Дело государственной важности сделали. И страна несколько успокоилась, наблюдая за беседой государственных мужей. Подумаешь, кризис. Прорвемся, не привыкать. Сахару вот кускового напасем, мыла хозяйственного закупим, и славно. Лишь бы не было войны.

14

Теперь Татарников остался в палате один. Умер старик, унесли окоченевшего Витю, а Вова-гинеколог заходил редко. Одиночество не тяготило Сергея Ильича, ему было чем заняться: когда боль отпускала, он сразу же засыпал, а когда появлялась боль, ему было не до разговоров. И эта простое расписание исчерпывало всю жизнь, лишней минуты не было. Если приходилось отвлекаться на разговор, он знал, что теряет необходимые в его теперешней жизни силы.

Пришла домработница Маша, принесла бульон, посланный женой. Бульон был холодный, жирный, и пить его Татарников не смог.

— Расстроится Зоя Тарасовна, — сказала Маша, — вы уж выпейте.

— А сама не могла прийти?

— Зоя Тарасовна занята — у нее целители, а потом этот Басик придет, они кофе пить будут.

И Татарников обрадовался, что жены не будет, — он лежал и тихо глядел в серый потолок, и считал минуты. Вот еще одна минута жизни прошла, и еще одна. А сколько их всего, этих минут?

— У меня вот муж умер, Сергей Ильич, — сказала Маша и заплакала.

Татарников смотрел, как она плачет, и ничего не чувствовал, сострадания и жалости не чувствовал. Вот еще один человек умер. Да, умер.

— Вы скажите Зое Тарасовне, чтобы денег прибавила, — сказала Маша, — нечего нам с сыночкой кушать.

— Денег нет, Маша, — сказал Татарников.

— А домработницу зачем взяли? Когда денег нет, домработницу не берут!

И что было сказать на это? Он вовсе не хотел про это думать, времени оставалось так мало. Зоя хотела завести домработницу к приезду англичанина — но разве это объяснишь? Он закрыл глаза, пусть Маша уйдет, пусть посмотрит на него, поймет, что он устал — и уйдет.

— А то моего сыночку обижают, он ведь не русский. Вы скажите своей жене, чтобы деньги платила!

Сергей Ильич лежал тихо, ждал, пока уйдет Маша. Но она не уходила, а к ее голосу прибавился другой — тоненький плач. Ребенка привела, догадался Сергей Ильич. Зачем привела, ему же страшно в больнице. Он открыл глаза, постарался улыбнуться смуглому круглолицему мальчику. Улыбка вышла пугающей, и мальчик еще громче заплакал.

  25