41 
Взяв пузырек с антибиотиками, она стала читать инструкцию. К сожалению, она не знала, когда принимала лекарство в последний раз и была ли достаточной полученная ею доза. Добровольный санитар не догадался оставить ей записку с указаниями, как поступить дальше. Это усилило ее раздражение.
Свою рубашку Дорис нашла на кресле. Надела ее, и выяснилось, что та едва доходит ей до бедер. В данный момент это не очень ее беспокоило, и она босиком направилась вниз. Но дойдя до половины лестницы, в ужасе остановилась: дверь в маленькую кухню была открыта и около газовой плиты она увидела знакомую фигуру.
– Я услышал, что вы встали, – сказал Брюс не поворачивая головы, наверное кожей чувствуя ее застывший от испуга взгляд. – Как вы себя чувствуете?
Дорис проигнорировала вопрос.
– Что вы здесь делаете? – Ее голос удивил саму Дорис, столько неожиданной злости прозвучало в нем.
Повернувшись, Брюс сделал всего два шага и оказался в гостиной.
– У вас как с памятью, нормально? – поинтересовался он. – Я-то грешным делом думал, что вы хоть спасибо скажете за все, сделанное мною за минувшие сутки.
Лицо Брюса сохраняло бесстрастное выражение, но глаза странно блестели. Он откровенно разглядывал Дорис, переводя взгляд снизу вверх и обратно, подмечая каждую деталь – и пышную копну рыжих волос, совершенной формы ноги, и все остальное, едва прикрытое недлинной хлопчатобумажной рубашкой.
– А может быть, мне все это только кажется, – на всякий случай спросила Дорис саму себя.
Представ в полуодетом виде перед Брюсом, она чувствовала себя ужасно неудобно. Но всячески постаралась выказать внешнее спокойствие. Она осознавала, что обтянутые тонкой тканью рубашки ее груди вызывающе торчат. Глаза мужчины продолжали изучать ее. Дорис сжала зубы, прикусив мягкую и полную нижнюю губу. Сердце ее колотилось так, что ей уже не стало хватать воздуха, все вокруг поплыло.
– Я не просила вас заботиться обо мне, но отвергать помощь тоже было бы глупостью с моей стороны, однако мне трудно восстановить ход событий.
Брюс при этих словах растянул губы в улыбке, которую она тут же окрестила про себя дьявольской.
– Неужели вы вообразили, что я мог воспользоваться вашим состоянием для удовлетворения своих низменных желаний? – Слова прозвучали так осуждающе, что на щеках Дорис выступили пятна румянца. – Позвольте заверить вас, что для меня предпочтительнее, чтобы мои партнерши утром помнили все, что с ними происходило ночью. Хотя не могу не понимать, что вам, конечно, трудно упомнить меняющиеся, как в калейдоскопе, лица ваших партнеров… Но меня-то вы запомните!
Опять очередное оскорбление!
– Я предвижу массу удовольствия и ловлю вас на слове, – саркастически заверила его Дорис. – Понимаю, что ваше разыгравшееся воображение уносит вас далеко. Вы приписываете мне распущенность, выдавая тем самым ваши надежды на легкую победу. Но я не собираюсь проверять, насколько соответствует истине ваше мальчишеское хвастовство. А что касается вашего банковского счета – каким бы он ни был, – он всегда будет мал для того, чтобы служить приманкой для меня!
Ей очень хотелось выглядеть смелой и независимой, но во рту от страха она ощущала какой-то противный привкус, колени предательски дрожали. Она уговаривала себя, что это последствия гриппа. И одновременно ненавидела Брюса за то, что он пытался каждым словом, каждой фразой унизить ее! Но все напрасно. Она оказалась не в силах противостоять чарам этого ужасного человека!
Зеленые глаза Брюса сверкали, как прозрачные кристаллы, когда он заговорил после паузы:
– Что касается моего, как вы выразились, «хвастовства», то к этому вопросу мы еще вернемся в ближайшем будущем. – Дорис казалось, что его низкий голос ласкает ее кожу как самые нежные пальцы, и ей не хотелось вникать в смысл слов, произносимых им. – Должен ли я сделать вывод, исходя из ваших эмоциональных заявлений, что в вашем юном, но уже вполне зрелом теле обитает образец добродетели, а не маленькая аморальная сучка?
О Боже! Еще задолго до их встречи в мозгу Брюса был вылеплен ее образ, но кем и когда, она не имела ни малейшего представления, поэтому сказала единственное, что ей оставалось:
– Что бы вы ни говорили, что бы ни вменяли мне в вину, одного вы не признать не можете – я предприняла все возможное, чтобы не уступить вашим домогательствам!
Дорис со странным удовольствием наблюдала, как его длинные сильные пальцы нервно сжимались и разжимались. Она его «достала»! И женщина легко вообразила, как эти пальцы сжимаются вокруг ее тонкого горла. По лицу Брюса она поняла, что он испытал бы при этом острое удовлетворение.
41 
