Последние отзывы

  5  

— Второе имя девочки будет Александра, — охрипшим от волнения голосом заверила Джейн.

— Благодарю вас.

Изабелла снова заставила себя сосредоточиться на последних важных деталях. Положила голубую бархатную сумочку в большую сумку и достала из нее пакет пеленок, черноволосую куклу и белое в голубую клетку кашемировое одеяло. Женщины, не говоря ни слова, взялись за дело: Изабелла нежно завернула свою обожаемую малышку в бело-голубое одеяло, а Джейн положила куклу в розовое.

Мать стала прощаться со своей крошечной дочуркой. Нежно ее баюкая, она отошла в угол комнаты, где принялась целовать девочку и шептать слова любви на французском языке.

— Je t’aime, je t’aime, je t’aime^[1], — вновь и вновь повторяла она. Поцеловав милое личико в последний раз, Изабелла сменила настоящее время глагола на будущее — будущее, в котором они не будут вместе, но в котором дочь всегда будет жить в ее сердце:

— Je t’aimerai toujours^[2].

Наконец несчастная мать повернулась, стремительно подошла к Джейн и передала ей драгоценный сверток. Затем повысила, большую сумку на плечо, но прежде чем взять куклу, которая должна была обмануть шпиона Жан-Люка, и уйти навсегда, Изабелла приняла последнее, продиктованное сердцем решение — дрожащими пальцами она расстегнула золотой замочек своего ожерелья, до сих пор скрытого под шелковой блузкой.

Ожерелье состояло из сверкающих драгоценных камней с ярко-синим сердечком посередине. Джейн сразу же заметила, что этот синий цвет точно соответствует цвету удивительных глаз матери и дочери, но она понятия не имела, что сверкающие камни — это сапфиры, что такой яркой синевы сапфиры встречаются очень редко и что ожерелье стоит целое состояние. Она поняла совершенно другую ценность удивительного ожерелья…

— Прошу вас, отдайте дочке в двадцать первый день ее рождения. Ожерелье подарил мне отец девочки. Мы с ним жили одним сердцем и теперь отдаем его дочери. — Изабелла замолчала, обдумывая, права ли она, и, решив, что через столько лет это будет безопасно, заверила Джейн:

— Ожерелье очаровательное, потрясающее, но дизайн вполне традиционен. Дочь не сможет по нему найти меня.

Джейн кивнула, принимая дивное произведение ювелирного искусства как символ когда-то очень счастливой любви.

— Что ж, — прошептала Изабелла, едва сдерживая слезы, — мне пора идти. Пожалуйста, побудьте здесь еще полчаса, а если сможете, еще дольше.

— Я буду любить ее, — прошептала Джейн.

— Да. Я знаю. Спасибо вам. Благослови вас Господь. — Изабелла ушла, уводя за собой людей Жан-Люка как можно дальше от Канзас-Сити.

А Джейн осталась, осталась наедине с чудовищностью свершившегося преступления — мать бросила дочь. Все произошло так стремительно, а она так спокойно со всем согласилась! И вот теперь… только теперь она поняла: свершилось чудо.

— Привет, драгоценная крошка, — ласково прошептала Джейн, глядя в сияющие синие глаза, которые требовали от нее любви и обещания безмятежной, счастливой жизни. — Привет, Кэтрин Александра. Тебе нравится это имя, моя маленькая, моя любовь? Мне кажется, оно очень подходит тебе. И твоей сестричке оно понравится, потому что еще больше сблизит вас. Знаешь, Кэтрин, ее зовут Александра. О, малышка Кэтрин, как же все мы — я, твой папочка и старшая сестренка — будем тебя любить! Всем сердцем будем любить.

Джейн подумала о том, что и в первую неделю своей жизни девочка была горячо любима, и пообещала «бесценной Кэтрин», что если когда-нибудь ее мать вернется, то они вместе найдут выход. Но женщина со смешанным чувством печали и облегчения понимала, что мать девочки никогда не сможет их разыскать. Тейлоры жили не в Канзас-Сити, а в Топике, и, несмотря на то что Джейн сказала о потере ребенка, она не уточнила, что ее дочка умерла в детской больнице на другом конце города, а в этой больнице Джейн была лишь обычным пациентом. Если только мать Кэтрин не вернется в течение нескольких дней, она уже никогда не найдет семью Тейлоров.

Джейн добросовестно выждала целый час — время, вполне достаточное, чтобы женщина могла уехать из города или… передумать и вернуться. Всякий раз, когда открывалась дверь, сердце Джейн замирало и вновь учащенно билось, как только она видела, что это не мать девочки.

Груди Джейн были все еще полны живительным молоком. Даже в те дни, что она находилась в реанимационном отделении, когда все ее силы были направлены на собственное спасение, молоко не пропадало, болью раздирая грудь и напоминая о невосполнимой утрате. И теперь, когда крошечный голодный ротик жадно ухватился за набухший сосок, Джейн вдруг с удивлением поняла, что никогда и не предполагала, что способна на такую огромную любовь и такое сострадание к беспомощному существу.

  5