очень нудно 
6 
Моя старшая дочь, Иоанна, через несколько месяцев получит диплом магистра био-информатики. Я специально пишу через дефис, чтобы подчеркнуть приставку «био». Она будет биологом, биохимиком и информатиком в одном лице. В наше время уметь писать компьютерные программы — слишком мало. Этому можно научиться на вечерних курсах. Сегодня надо прежде всего знать, что можно запрограммировать. Мне очень хотелось бы быть вместе с ней в этот особенный день. И делить с ней радость. А вечером во время выпускного бала я хотел бы в танце сильно прижать ее к себе и шепнуть ей на ухо, как я восхищаюсь ею и люблю ее. Три месяца спустя Иоася поступит в аспирантуру, которая традиционно начинается серией лекций, читаемых аспирантами. Это я тоже хотел бы пережить. Присесть где-нибудь в зале тихонечко и послушать ее лекцию. И хотел бы как можно меньше понять из лекции. Наверное, для отца нет большей причины для гордости, чем дочь, превзошедшая его умом. А ведь кажется, совсем недавно я водил ее в детский садик. А потом рассказывал ей про всякое такое, чего она не знала. Моя маленькая Иоася…
И еще в этом году мне хочется побывать на школьном выпускном вечере моей младшей дочери — Адрианны. Она не интересуется информатикой. Даже той, что стала в последнее время такой модной — с приставкой «био». Кроме сдачи выпускных экзаменов, которые занимают практически все ее время, она умудряется еще и читать. Причем не из школьной программы. Она читает Кутзее, Фрейда, Рильке, Оруэлла, Кертеса, Грасса. И читает их совершенно по-другому, то есть не так, как я. Ее восхищают другие фрагменты, ее внимание привлекают другие повороты сюжета. Она считает, что Фрейд — это «накокаиненный эротоман», Оруэлл сегодня «после Буша кажется персонажем из сказок Андерсена», Рильке «переборщил с этой любовью еще больше, чем Гёте», а Грасс «слишком немецкий и слишком мало польский», а то, что он был в эсэсовских войсках, ее вообще не волнует. Я не помню себя отчетливо в возрасте, когда получают аттестат зрелости, но точно могу сказать, что я был более смиренным. В ней нет кротости. Точно так же, как и во всем их поколении. Их мало убеждает так называемое имя, отмеченное какой-нибудь там наградой, о которой писали газеты, и занесенное в энциклопедии. Синдром утраты авторитетов? Уверенность поколения Web 2.0, что любую ситуацию можно смоделировать? А может, это просто в других словах выраженный обычный юношеский бунт? Что бы то ни было, но мне нравится слушать ее, когда она пытается убедить меня в своей правоте. Отец испытывает замечательные чувства, когда у его дочери есть свое мнение, которое она пытается защищать, Особенно когда речь идет о таких важных вопросах, как любовь, истина или будущее мира. А теперь я вместе с ней волнуюсь и вместе с ней (я уверен в этом) буду радоваться, когда ее вызовут получать аттестат зрелости. Жду не дождусь ее выпускного бала. Я буду там, но только половину ночи. Потом эти все еще маленькие для их родителей мальчики и девочки смешают под столами «Ред булл» с водкой «Абсолют», закурят сигареты и начнут разгульно отмечать то, что бывает только раз в жизни. Это будет знаком, что старшие уже могут спокойно расходиться по домам. И тогда я попрощаюсь с ней. Как всегда, попрошу, чтобы берегла себя, и скажу ей, что помню, как она написала в тетради свое первое слово. И что до сих пор храню эту тетрадь, и что, прежде чем прийти сюда, я достал тетрадь из коробки в подвале и хотел снова все это пережить, вспомнить. Но я не подам виду, что мне очень грустно. Что в жизни все так быстротечно, так внезапно, так бесповоротно. Потому что она должна запомнить меня в тот вечер счастливым. А я именно таким и буду. Быстротечность времени пока ее не касается. Это моя проблема…
Сердечный привет,
ЯЛ
P. S. Прости, что оставляю без комментариев политику. Сегодня она мне безразлична, чтобы не сказать противна. И даже если бы она таковой не была, то я все равно думаю, что встреча с мамой гораздо важнее любой политики. Ты была права…
Париж, воскресенье, вечер
Януш,
я в Париже, остановилась в легендарном отеле «Costes», заполненном fashion victims[13], рядом с площадью Вандом, и, лежа на неприлично широкой кровати, улыбаюсь своим мыслям. Вот я и дожила до того момента, когда без профессиональных комплексов и дырки в кармане могу приехать в Париж на встречу с Паоло Коэльо. Журналистка встречается с писателем. Я уже поужинала и просматриваю свои записи, готовясь к завтрашней беседе с ним. С моим «Мастером» я познакомилась семь лет назад в Польше, когда он еще не был у нас таким гуру мудро прожитой жизни, каким, без сомнения, является сейчас. Я отнюдь не имею в виду наших критиков, которые считают его ловким графоманом. Так ведь проще. Бедные читатели снова не поняли, что написанное им плохо, низкопробно, никуда не годится. Помню, как несколько лет назад мы ждали Коэльо в посольстве Бразилии в Варшаве, тогда появился молчаливый и как будто пристыженный нашими ожиданиями человек. Видимо, он заметил по нашим взглядам, что мы рассчитывали увидеть кого-то другого, более представительного, а на пороге стоял одетый в черное невысокий мужчина пятидесяти с небольшим лет. В любом случае тогда особенного ажиотажа не было. Пару дней спустя мы сидели с ним за кофейным столиком, и он сказал, что, наверное, никогда не будет полностью соответствовать ожиданиям других людей, потому что он такой, какой есть, и хочет быть таким. Другим он не будет. Это значит, что он хочет быть собой и сделает все, чтобы не утратить детской непосредственности. Ну что ж, завтра мы снова встретимся, и мне очень интересно, кто откроет мне дверь: Коэльо, которого я помню, или некто, продавший сто миллионов экземпляров своих книг.
6 
