очень нудно 
10 
– Зато свои, славяне. У свеев-то и мурман нравы еще хуже, непонятнее. А эти и князю посоветуют, как правильно, и за народ заступятся, ежели чего. Вот уже Вадим в родные края вернулся, он в Славне, с ним и Хóмич, и Богдан с семейством. Все решили заново хоромины ставить, дворы знатные – не чета варяжским. Хорошо, артель большая, и тут и там поспеваем. Пока десять человек к Вадиму отправил.
– Десять? А что ж так много?
Вяч хмыкнул, пригладил бороду:
– Боярские хоромы – эт те не изба, там знаешь сколько леса нужно?
– Ох, – проронила мамка. – А князь-то что скажет?
– Да не охай, эти домины все одно понятней, чем свейские. Те так вообще ничего в избах не разумеют, дикари, и дома у них дикарские.
Вяч пригладил бороду, крякнул довольно. Отправив очередную ложку каши в рот, повернулся к Добродею. А дожевав, сказал:
– Ах да, чуть не забыл! Я тут штуковину одну по заказу княжьего шурина смастерил, – протянул он. – Отнести бы… Он человек полезный, с ним дружить надобно. Ведь, ежели чего, может и пред Рюриком заступиться, и вообще…
Добря встрепенулся, потер уши – вдруг послышалось. Но отец серьезен, хотя глаза хитрые. Лениво протянул сыну резную шкатулку:
– На. Только не задирайся там. Понял?
– Понял, – отозвался Добря. В груди затрепетала радость, за спиной будто крылья выросли.
– Только кашу сперва доешь. А то ведь знаешь…
– Что? – крякнул Добродей.
Брови отца приподнялись, голос зазвучал назидательно:
– Как отличить человека от нечисти? Коли пищу и питье с тобой разделяет, значит, человек. А если отказывается – нечисть или злой колдун.
– Так я ж человек, – пробормотал мальчик.
– Да? А вот я в последнее время сомневаюсь… больно ты чудной стал. Мечты какие-то… Вдруг в тебя чужая душа вселилась? Или навка какая… или упырь болотный… Вдруг ты ночью, как нечисти и положено, пожрешь нас всех. И меня, и мамку, и младших…
Запихнув остатки каши в рот, мальчик сделал несколько шагов в сторону, опасливо покосился на отца.
– Да беги уж, – рассмеялся тот.
И Добря помчался, бережно прижимая вещицу к груди. Пускай отец запретил драться, зато можно увидеть княжье подворье изнутри, прошествовать до самого княжьего крыльца, и если повезет…
Ворота оказались открыты, стражники пропустили, едва услышали имя Олега. Как только ступил на княжеский двор, коленки задрожали, по спине побежал холодок. В нескольких шагах остервенело бьются гридни, чуть дальше слышны визги отроков. И над этим гамом оглушающе звучит голос дядьки-воеводы. Огромный воин стоит на крыльце, каждый промах воинов замечает. И отрокам изредка достается.
Не помня себя, Добря приблизился к Сигурду, поклонился в пояс. А тот даже не посмотрел на пацана.
Из дверей терема выскочил прислужник. Высокий, щербатый. Он-то сразу заметил мальчишку, нахмурился и гаркнул:
– Тебе чего?
– Мне Олега. Передать.
– Олег отдыхает, давай мне, – отозвался слуга.
– Нет. Отец сказал, самому Олегу передать.
– Вот еще! – фыркнул парень. – Делать больше нечего. Да и не положено абы кого… Давай, что у тебя там. Я отнесу.
Добря насупился, рыкнул:
– Нет.
И только теперь Сигурд оторвался от созерцания потешных поединков, уставился на мальчика:
– Эт ты, что ли?
Добря смутился страшно, страх превратился в ужас, но сердце, вопреки всему, ликовало.
– Да. Вот, Олегу передать…
Воин протянул руку, огромную, мозолистую. Пробасил грозно:
– Давай сюда.
– Но я Олегу…
– Спит Олег, – бухнул воевода.
Спорить с воеводой – не дело. Добря оторвал шкатулку от сердца, с поклоном отдал Сигурду. Тот принял резную коробочку небрежно, покрутил в руках.
– Неплохо, – хмыкнул он. – Кто ваял?
– Отец.
– Отец… Стало быть, ты – сын плотника?
– Ага…
– Жаль, – ответил мужчина сокрушенно. – Жаль, что плотника. Иначе быть бы тебе отроком, а после – гриднем. Уж я бы гонял до седьмого пота, как этих охламонов.
«Гридень», «гридница» – еще год назад никто из словен не ведал о таких словах, и поди ж ты, ныне как бы и свои. «Гридня» – это по-северному убежище, и есть при ней те, кто хранит покой, оберегает от опасности.
Воевода кивнул в сторону, а Добря, воспользовавшись тем, что не гонят, пошире раскрыл глаза. Отроки сходились в потешных поединках, во всем подражая дружинникам. Но вместо настоящего оружия в руках палки. Некоторые бьются на кулаках, валяют друг друга в пыли и ничем не отличаются от обычных городских мальчишек. Добря рассматривал их с завистью и не обращал никакого внимания на тихие смешки воеводы.
10 
