Последние отзывы

  37  

– Пани Мира, у меня тут четыре сорта зеленого чая, а я совершенно не сведущ в них. Не мог бы я прийти с ними к вам и… может, попьем вместе чаю?

Они сидели за столом и разговаривали. Кажется, первый раз после смерти матери разговор с другим человеком доставлял ему удовольствие. Время от времени он бросал взгляд на фотографию, стоящую на столе. Неожиданно для себя он спросил:

– А вы музыку слушаете?

Улыбнувшись, она ответила:

– Я долго ненавидела ее. Даже когда в костеле играл орган. Больше двух лет я испытывала потребность в тишине. Но теперь я не могу жить без музыки. Сейчас слишком долгая тишина пугает меня. Она ассоциируется с печалью. Хотите что-нибудь послушать? У меня здесь много кассет. Вам нравится Брель? – спросила она и, не дожидаясь ответа, встала из-за стола.

Стоя к нему спиной, она перебирала кассеты на полке. Марцин отважился спросить:

– Отчего умерла Агнешка?

Пани Мира на миг замерла. Оставив кассеты, она повернулась к нему. Нервно поправила волосы. Медленно прошла к плетеному креслу, стоящему у окна. Ее лицо оставалось в тени. Она села на самый краешек кресла, оперлась локтями на колени, сцепила пальцы. Рассказывая, она ритмично раскачивалась.

– Агнешка?.. Она утонула.

Она подняла руки к лицу и правой дотронулась до губ.

– Нас… то есть меня при этом не было. Тридцатого сентября будет ровно три года, как ее не стало. В сентябре ей исполнилось бы девять лет. Я жила тогда в Торуни. Мы оба работали, то есть мой бывший муж и я. Он в университете, как раз заканчивал докторантуру. Вечно он что-нибудь заканчивал, если не докторантуру, то проект, а если не проект, то роман с очередной студенткой. Я как раз начала работать в архиве этнографического музея и не могла взять отпуск. Мне не хотелось, чтобы Агнешка третье лето проводила в городе. И когда сестра предложила взять ее с собой на две недели в Болгарию, я радовалась, наверное, больше, чем Агнешка. У моей сестры Моники детей не было. В жизни ей вечно попадались мужчины, которые пользовались ее наивностью и через две недели уходили от нее. Она впускала их к себе в постель и в ванную, выплачивала их кредиты, стирала носки, а за некоторых даже платила долги по алиментам. Терпеливо и смиренно она ждала, когда кто-нибудь из них сделает ей предложение. Однако ни один этого сделать не догадался. Когда же Монике стукнуло сорок и последний из ее мужчин обчистил квартиру, увезя даже холодильник и телевизор, она приняла решение жить одна. Агнешку она любила как собственную дочку. Это она первая увидела ее в больнице, где я рожала. Она стояла у дверей больницы уже в пять утра. Отец Агнешки ночью отправил меня «скорой помощью» в больницу и лег досыпать. В больнице он появился только на следующий день, ближе к вечеру. У него якобы была страшно важная лекция, которую он не мог пропустить… Порой у меня возникало впечатление, что для Агнешки Моника гораздо лучшая мать, чем я. Она помнила, когда Агнешке нужно делать прививки, вместо меня покупала книжки о воспитании детей, ездила после работы на другой конец города, чтобы забрать девочку из детского сада, если я не могла пропустить занятия в университете. Когда у Агнешки открылся хронический бронхит и начались приступы удушья, Моника без колебаний попросила в своей фирме отпуск без сохранения содержания и поехала с ней на полтора месяца в Колобжег. Так порекомендовал врач. И он был прав: после шести недель, проведенных у моря, приступы удушья прекратились.

В Болгарию они полетели самолетом. Когда Моника узнала, что мы отпускаем с ней Агнешку, она тут же поменяла билеты, решив, что почти двое суток в поезде для ребенка будут тяжелы. Полету на самолете Агнешка радовалась даже больше, чем самой поездке на море. Отец обещал ей, что когда-нибудь они вместе полетят на какую-нибудь конференцию, но всякий раз находил тысячи причин, по которым присутствие Агнешки, не говоря уж о моем, будет помехой «напряженной научной деятельности». Мне уже давно следовало понять, что муж никак не подходит на роль отца. Некоторым людям следует по суду запрещать иметь детей, так вот в отношении моего мужа такой судебный запрет, несомненно, был бы вынесен. Наверное, ни один мужчина больше его не заслуживал бы такого запрета. Они долетели самолетом до Варны, а оттуда доехали автобусом до Албены. Я звонила Агнешке через день. Она рассказывала мне про то, какое теплое Черное море, про мальчика из Польши, с которым она строит на пляже замки из песка, о поездке с Моникой в Несебыр. Для дочурки это был самый чудесный отдых. Я искренне была благодарна Монике за то, что она доставила столько радости дочке, и в то же время мне было очень горько, что Агнешка проводит это время не со мной и своим отцом. И что не я переживаю вместе с ней эти радости. Последний раз я разговаривала с Агнешкой вечером в четверг, двадцать девятого сентября. Она с возбуждением рассказывала, какой сильный на море был шторм и как она вместе с тетей смотрела на него с гостиничного балкона. В субботу я должна была встречать ее в варшавском аэропорту.

  37