24 
Итак, он, Джордан, согласился на все, чего хотела его жена: продал свое дело и отдал ей все деньги. Его юрист сказал, что он слишком щедр, что он потом пожалеет об этом. Но Джордан возразил, что это не щедрость, так как он сможет заработать еще больше денег, а его жена и ее муж не смогут.
— Ты бы не подумал, видя меня за игрой, — сказал Джордан, — но меня считали великим бизнесменом. Я получал предложения работы со всей страны. Если бы мой самолет не сел в Вегасе, я бы сейчас шел к своему первому миллиону долларов в Лос-Анджелесе.
Это была хорошая история, но для меня в ней было что-то неправдоподобное. Он был слишком хорошим парнем. Это все было слишком гладко.
Не вписывалось сюда, в частности, то, что, как я знал, он никогда не спал по ночам. Каждое утро я шел в казино нагулять аппетит к завтраку, бросая кости. И я заставал Джордана за столом. Было видно, что он играл всю ночь. Иногда, устав, он шел к рулетке или в зал блэкджека. С каждым днем он выглядел все хуже и хуже: терял в весе, а глаза его, казалось, наполнялись красным гноем. Но он всегда был вежлив и спокоен. И никогда не говорил ни слова против жены.
Иногда, когда мы оставались с Калли наедине в холле или за обедом, Калли спрашивал: — Ты веришь этому Джордану? Ты веришь, что парень может позволить бабе так себя подставить? А можешь ты поверить, когда он рассказывает о ней как о благороднейшем создании?
— Она не баба, — возражал я. — Она была его женой много лет, матерью его детей. Она была скалой его веры. Он — пуританин старых времен, выбитый из жизненной колеи.
Меня заставил говорить Джордан. Однажды он сказал:
— Ты задаешь много вопросов, а сам рассказываешь мало.
Он на мгновение остановился, как будто размышлял, действительно ли ему интересно задать вопрос. Потом он спросил:
— Почему ты так долго в Вегасе?
— Я писатель, — ответил я ему. И начал отсюда. То, что я издал роман, произвело впечатление на них обоих. Эта реакция меня всегда забавляла. Но что их совсем удивило, так это то, что мне тридцать один год, и я сбежал от жены и троих детей.
— Я полагал, что тебе самое большее двадцать пять, — сказал Калли. — И ты не носишь кольца.
— Я никогда не носил кольца, — сказал я.
Джордан пошутил:
— Тебе не нужно кольца. Без него ты выглядишь виноватым. — По какой-то причине я не мог бы представить себе в его устах такой шутки, когда он был женат и жил в Огайо. Тогда он счел бы ее грубой. Или, возможно, мыслил не так свободно, скорее всего так могла бы сказать его жена, и он позволил бы ей это сказать, а сам бы сидел и радовался тому, что она могла так себя вести, а он не мог. В отношении меня это было нормально. Во всяком случае, я рассказал им о своей женитьбе, и по ходу выяснилось, что шрам на моем животе, который я показывал, — это шрам от операции на желчном пузыре, а не военная рана. В этом месте рассказа Калли рассмеялся и сказал:
— Ах ты, чертов художник!
Я пожал плечами, рассмеялся и продолжил рассказ.
Глава 5
Я не помню родителей. У меня нет истории жизни: нет дядюшек, нет двоюродных братьев и сестер, нет родного города, есть только один брат, на два года старше меня. Когда мне было три года, а моему брату Арти — пять, нас обоих поместили в сиротский приют под Нью-Йорком. Нас там оставила мать. Я не помню ее.
Я не посвятил в это Калли и Джордана, и Диану. Я никогда не разговаривал об этих вещах, даже с моим братом Арти, который мне ближе всех в мире.
Поскольку это звучит патетически, а на самом деле это не так. Приют был милым, приятным, опрятным местом с хорошей школьной системой и умным директором. Я чувствовал себя прекрасно, пока мы с братом Арти вместе оттуда не ушли. Ему было восемнадцать лет, и он нашел работу и квартиру. Я сбежал к нему. Через несколько месяцев я от него ушел, наврал о своем возрасте и поступил в армию, чтобы сражаться на Второй Мировой войне. А теперь здесь, в Вегасе, шестнадцать лет спустя рассказывал Джордану и Калли, и Диане о войне и о своей последующей жизни.
Первое, что я сделал после войны, это поступил на писательские курсы в Новую Школу Социальных Исследований. Все тогда хотели быть писателями, как двадцать лет спустя все надеялись стать кинорежиссерами.
Мне трудно было найти друзей в армии. В школе было легче. Там же я встретился со своей будущей женой. Так как у меня не было семьи, кроме старшего брата, я проводил много времени в школе, болтаясь по кафетерию вместо того, чтобы возвращаться в свои одинокие комнаты на Гроув-Стрит. Это было весело. Часто мне везло, и я уговаривал какую-нибудь девушку пожить со мной несколько недель. Парни, с которыми я подружился, все после армии, говорили на моем языке. К сожалению, все они интересовались литературной жизнью, а я нет. Я просто хотел стать писателем потому, что всегда выдумывал истории. Фантастические приключения, отгораживающие меня от мира.
24 
