Последние отзывы

  44  

Утром он встал очень рано, разбитый и измученный. Хотел побриться, но передумал, с горечью посмотрел на небритого мужика с синяками под глазами, жалостно взирающего на него из глубины зеркала, вздохнул и стал собирать вещи.

Бросил на середине. Это было привычкой того, умершего вчера вечером Джона Ормонда. Дурацким приспособлением, способом занять себя Важным Делом. На самом деле в лондонском доме у него полный гардероб вещей, какой смысл возить это тряпье с собой?

Занялся было деловыми бумагами, но оставил на столе и их. Все это были копии, в Лондоне имелся второй экземпляр, а подлинники ему были ни к чему, потому что сотрудники в офисе прекрасно знали свое дело, а в деталях он все равно ничего не смыслил. Он уже давно ввел прекрасное правило – в начале месяца подписывал чистые листы бумаги, на которых по мере необходимости его работники оформляли контракты и договора. Он привык им доверять полностью, и они его никогда не подводили.

Зачем он едет в Лондон? Что ему там делать? Чем он вообще занят в жизни?

В половине девятого – завтрак, с десяти до двенадцати – деловые встречи, потом офис, клуб, ланч, газеты. Вечером концерты и спектакли, потом ужин, в одиннадцать – отбой. Прекрасная, размеренная жизнь. Скучная, как диетическое питание язвенника.

Он женится на Меделин, и жизнь станет разнообразней. Скажем, завтрак можно перенести на девять... Но лучше на восемь – тогда они не будут встречаться за столом, Меделин любит поспать. В театры будут вместе ходить. Теща любит симфоническую музыку, правда, предпочитает постмодернизм.

Он вяло натянул на себя пиджак – и тут же яростно содрал его с себя. Почему он, как идиот, все время ходит в костюме и при галстуке?! Тем более сегодня они едут на скачки и в цирк. Господи, какой цирк... Неужели он сможет посмотреть сегодня в глаза Жюльетте?

Оказалось – смог. Две его дамы, довольные и полностью экипированные, щебетали в столовой, попивая кофе и уминая пирожные с кремом. Говорили они о своем, девичьем: у Аллитерации ложная беременность, поэтому в третьем заезде можно попробовать поставить на Трассу, конечно, при условии, что Констанция пойдет по внутренней дорожке, – у нее плохо получается вход в поворот...

Джон вяло пожелал фанаткам лошадей доброго утра и сел за стол, но в этот момент дамы замерли и дружно уставились на него. Джон занервничал.

– В чем дело? Что-то не так?

– Жюли, ты не поверишь, но я совершенно забыла, как он выглядит в джинсах...

– Отпад!

– Точно! Смотри-ка, а ты еще довольно молод, мой мальчик. И это пуловер... Знаешь, совсем неплохо.

– Граф, мы в восхищении.

Джон заерзал на стуле и нервно подвинул к себе кофе.

– Мы не опоздаем?

– Без нас не начнут, правда, тетечка?

– Правда, дитя мое, но вообще-то лучше поторопиться. Вдруг некоторые встанут пораньше...

Джон кашлянул.

– Тетя, может быть, не стоит настраивать Жюли против Меделин? Они могли бы найти общий язык.

– Дорогой, а вдруг им захочется его искать прямо сейчас? Тогда мы точно опоздаем.

– И не волнуйся так, граф, я уже настроилась против нее по собственной инициативе, тетечка здесь ни при чем. Пошли?

– Пошли.

Потом он ехал один в «шевроле», потому что рьяные лошадницы плюхнулись в «бентли» к Мерчисону, не переставая трещать без умолку. Джону же предстояло прямо из Рединга отправиться в Лондон, так что целых полтора часа за рулем он смог вволю насладиться собственными страданиями и опротиветь самому себе до крайней степени.

В Рединге царила атмосфера праздника. Развевались флаги, повсюду бродили люди в свитерах грубой вязки и шляпах, поголовно все здоровались с Гортензией и почти все – с Жюльеттой. Судя по всему, воспитанница Джона отлично вписалась в коллектив лошадников.

На заезды он почти не обратил внимания, потому что рядом бесновалась и скакала зеленоглазая бестия. Жюли размахивала руками, свистела и улюлюкала, тетка не отставала от нее, и Джону в конце концов стало немного повеселее. Он даже поставил на симпатичную лошадку в яблоках и, к своему удивлению, выиграл около двадцати фунтов, заодно узнав, что это был некий Фукс. Тетя и Жюли немедленно и презрительно высмеяли его, сообщив, что фукс – это звание, означающее, что шансов у лошади почти нет. На самом деле этого самого Фукса звали Шампиньон.

Наконец обе дамы охрипли, проголодались и изъявили желание отправиться в цирк. Джон вздохнул и поплелся за ними. Он чувствовал себя совершенно покинутым, потому что ни Гортензия, ни Жюльетта не обращали на него ни малейшего внимания и горячо обсуждали достоинства и недостатки лошадей, жокеев и владельцев конюшен.

  44