Последние отзывы

  12  

Я никому не расскажу, даже Лилли. Лилли меня не поймет, меня НИКТО не поймет, потому что ни один из моих знакомых никогда не оказывался в таком положении. Ни с кем еще такого не случалось, чтобы он лег спать одним человеком, а наутро проснулся и обнаружил, что стал кем-то совсем другим.

Когда я вернулась из дамской комнаты и села за столик, немецкие туристы ушли, а их места заняли японцы. Это уже лучше, потому что японцы ведут себя намного тише. Когда я садилась за стол, папа разговаривал по мобильному. Я сразу поняла, что он говорит с мамой: у него было такое выражение лица, которое бывает только тогда, когда он говорит с ней.

Он говорил:

– Да, я ей сообщил. Нет, кажется, она не расстроилась. – Он посмотрел на меня. – Ты расстроилась?

Я сказала:

– Нет.

Тогда я действительно не расстроилась. Пока не расстроилась. Папа сказал в телефон:

– Она говорит «нет». – Он с минуту послушал, потом снова посмотрел на меня. – Ты хочешь, чтобы мама приехала сюда и все объяснила?

Я замотала головой:

– Нет. Ей нужно закончить работу в смешанной технике для галереи «Келли Тейт». Ее нужно сдать до следующего вторника.

Папа повторил все это моей маме. Мне было слышно, как она заворчала. Мама всегда ворчит, когда я ей напоминаю, что ей нужно сдать работу к определенному сроку. Мама любит работать, когда ее посещают музы. Обычно в этом нет большой беды, потому что почти все наши счета оплачивает папа, но все-таки взрослому человеку, даже если он художник, стоило бы вести себя более ответственно. Эх, встретить бы мне когда-нибудь маминых муз! Я бы им надавала хороших пинков, да так быстро, что они бы и заметить не успели, кто им всыпал.

Наконец папа закончил разговор и посмотрел на меня:

– Ну что, тебе лучше?

Кажется, он все-таки заметил, что у меня была икота. Я сказала:

– Да, лучше.

– Миа, ты действительно понимаешь, что я тебе говорю?

Я кивнула:

– Да, что ты – принц Дженовии.

– Да…

По папиному тону стало ясно, что это еще не все. Я не знала, что еще сказать, поэтому спросила:

– А до тебя принцем Дженовии был дедушка?

– Да.

– Значит, бабушка… Кто?

– Вдовствующая принцесса.

Я поморщилась. Что ж, это многое объясняет в бабушке.

Папа чувствовал, что он меня озадачил. Он продолжал смотреть на меня как-то странно, вроде как с надеждой. Я попыталась улыбнуться с невинным видом, но это не подействовало. В конце концов я не выдержала и спросила:

– Ладно, что из этого?

Кажется, он был чем-то разочарован.

– Миа, разве ты сама не понимаешь?

Я положила голову на стол. Вообще-то в «Плазе» так делать не полагается, но я не заметила, чтобы за нами наблюдала Ивана Трамп.^[6]

– Нет, пожалуй, не понимаю. А что я должна понимать?

– Детка, ты больше не Миа Термополис, – сказал он.

Из-за того, что мама родила меня вне брака, и из-за того, что она не верит в патриархат, как она это объясняет, она дала мне не папину фамилию, а свою. Я подняла голову.

– Я не Миа Термополис? – Я несколько раз моргнула. – Кто же я тогда?

И папа грустно так сказал:

– Ты – Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, принцесса Дженовии.

Ладно.

Что? Принцесса? Я?

Никакая я не принцесса. Я настолько НЕ принцесса, что, когда папа стал мне об этом говорить, я расплакалась. Мне было видно мое отражение в большом зеркале в золоченой раме, которое висело на противоположной стене, и я увидела, что мое лицо покрылось пятнами, как бывает, когда мы на физкультуре играем в вышибалы и в меня попадают мячом. Я смотрела на свою физиономию в этом огромном зеркале и думала: «И это лицо принцессы?»

Вы бы видели, на кого я была похожа. Уверена, вы в жизни не видали человека, который бы меньше походил на принцессу, чем я. Я имею в виду свои ужасные волосы: и не прямые, и не вьющиеся, а какие-то треугольные, поэтому мне приходится стричься очень коротко. Иначе я буду похожа на дорожный знак «уступи дорогу». По цвету они у меня не светлые и не темные, а так, нечто среднее, кажется, именно такой цвет называют мышиным. Очень привлекательно, правда? А еще у меня большой рот, ступни, как лыжи, и такая плоская грудь, как будто ее вообще нет. Лилли говорит, что моя самая привлекательная черта – это глаза, они у меня серые, но тогда и они выглядели ужасно: сощуренные и красные. Это потому, что я старалась не заплакать. Принцессы ведь не плачут?

Тут папа погладил меня по руке. Ладно, положим, я папу люблю, но он просто ничего не понимает.

  12