ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пейдж позвонила Питеру на следующее утро очень рано и договорилась о встрече с ним в кафе неподалеку от больницы. Конечно, у него дома можно было бы поговорить обо всем без помех, но Пейдж не чувствовала себя в безопасности наедине с ним. Если самое худшее подтвердится, и он окажется виновным во всех грехах, которые она приписывала ему во время долгих ночных размышлений, значит он совершенно другой человек, отличающийся от того, которого, как считала Пейдж, она знает очень давно и досконально изучила.

– О, она знала, что Питер живет в вечном ожидании подвоха по отношению к себе. Уж слишком часто он принимался защищать себя, даже тогда, когда этого не требовалось. Более того, она всегда подозревала, что отношение Питера к Маре значительно глубже и сложнее, чем он хотел показать. Энджи называла его чувства симбиозом любви и ненависти, и Пейдж с ней соглашалась.

Но все остальное чрезвычайно трудно принять и оценить.

– Привет, Пейдж, – крикнул он, и она отметила, что Питер как всегда элегантен – одет в твидовый пиджак и тщательно отутюженные брюки. Он подмигнул кассиру, который пробирался к столику, где расположилась Пейдж. – Так что случилось? – Он пододвинул к себе стул и сел рядом.

– Кофе выпьешь?

– Разумеется. – Он с готовностью пододвинул кофейник к себе. Пейдж налила ему кофе, но собственную чашку перевернула и поставила на блюдце донышком вверх. Она была слишком возбуждена и без кофеина.

Он добавил сливки, две ложечки сахару и отпил. Кофе понравился, и Питер сделал еще глоток, затем поставил чашку на стол.

– Итак, какие проблемы?

– Не знаю, как сказать. – Пейдж попыталась приободриться, но безуспешно. Он был тем же самым беззаботным вермонтцем, как и много лет назад, когда они впервые встретились. Впрочем, его беззаботность была кажущейся; вполне возможно, она была наигранной. – Просто ты единственный человек, который знает правду по интересующему меня вопросу.

– Выкладывай.

– Я хочу поговорить о письмах Мары, о которых я рассказала вам вчера.

– Гм. – Он снова схватился за чашку и отпил глоток.

– Вчера вечером я прочла еще некоторые из них. И в пачке нашлось несколько штук, которые имеют непосредственное отношение к тебе.

Питер со стуком поставил чашку на стол.

– Это тебя удивляет? Я же говорил, что она была без ума от меня.

– Те письма, которые я прочитала вчера, отличаются несколько специфическим содержанием, – сказала Пейдж, понизив голос. – Они повествуют о любовных отношениях, а также об обвинениях, которые вы выдвигали друг против друга – что-то вроде того, что если один из вас будет молчать, то и другой обязуется делать то же самое.

Казалось, Питер был чрезвычайно взволнован полученной информацией.

– Мара была не совсем здорова психически.

– В своих письмах она говорит вполне разумные вещи, – возразила ему Пейдж. – И они имеют совершенно отчетливо выраженный смысл. Они компрометируют тебя, но не меньше – и самого автора.

– Компрометируют? Но в чем? В том, что озабоченная женщина надумала?

Пейдж почувствовала, что она уже с меньшей симпатией смотрит на Питера. Мара, вполне возможно, и в самом деле была до какой-то степени «озабоченной», но и Питер ничуть не меньше, только по-своему.

– Не отмахивайся от писем Мары так уж сразу. В них содержатся указания на вполне конкретные действия. Я не могу взять и так просто отмести их.

Питер изобразил на лице глубочайшее отвращение.

  116