147 
Да, сказал Мальчик. Давай, сделай так.
Но (и вот тут сознание Дэйва обычно раздваивалось) в глубине души он сознавал, что это будет самым страшным из всех грехов. Он знал, что этим шагом он перейдет черту — и не важно, кто и как подбивает его на это, — из-за которой он уже никогда не вернется назад. Он понимал, что, перейди он сейчас эту черту, он никогда не сможет почувствовать себя настоящим человеком, что он так и останется в том самом подвале с Генри и Джоржем до конца своей жизни. Он внушал это себе в минуты, когда его душа боролась с соблазном; когда он обходил стороной остановки школьного автобуса, а летом — игровые площадки и открытые плавательные бассейны. Он внушал себе, что не собирается быть ни Генри, ни Джоржем. Он был выше этого, лучше, чем они. Он растил сына. Он любил жену. У него хватит сил. И это он внушал себе постоянно, из года в год.
Но в ту субботнюю ночь это не сработало. В ту субботнюю ночь внезапный порыв был настолько сильным, каким не был никогда. А тот самый рыжий мальчишка, прислонившийся к фонарному столбу, казалось, почувствовал это. Он, держа в зубах сигарету, улыбался Дэйву, а Дэйв вдруг почувствовал, как какая-то сила потащила его к поребрику. У него было такое чувство, как будто он босыми ногами стоит на склоне, застеленном гладким атласом.
И после того, как какая-то машина пересекла улицу, мальчишка — после короткой беседы — влез в нее, перед тем посмотрев на Дэйва из-за ее корпуса жалостливым взглядом. Эту машину Дэйв приметил еще раньше; и вот сейчас двуцветный бело-голубой «кадиллак» пересек авеню и подъехал к его машине, стоявшей на парковке возле «Последней капли». Дэйв сел в машину, а «кадиллак» задним ходом двинулся в сторону огромных деревьев, растущих позади низкорослого забора. Водитель выключил огни, но оставил двигатель работающим, и Мальчик зашептал на ухо Дэйву: Генри и Джорж, Генри и Джорж, Генри и Джорж…
Сегодня вечером, идя к «Последней капле», Дэйв все время оглядывался назад, как будто чувствовал позади себя Мальчика, беспрестанно кричащего ему в ухо. Мальчик кричал: «Я это ты, я это ты».
А Дэйву хотелось остановиться и заплакать. Ему хотелось обхватить руками стену ближайшего дома и рыдать, рыдать, потому что он знал — Мальчик прав. Мальчик, Который Ускользнул от Волков и Вырос, сам стал Волком. Он стал Дэйвом.
Дэйв Волк.
Это превращение должно быть случилось совсем недавно, поскольку Дэйв не мог припомнить никаких телесных мук, которыми, как принято считать, сопровождается перерождение души, переход ее в новую телесную оболочку. Но такое превращение случилось. Возможно, случилось, когда он спал.
Он уже не мог остановиться. Эта часть авеню была слишком опасной, она так и кишела наркоманами, которые, конечно же, заприметили Дэйва, поняли, что он пьян и что он легкая добыча. Но тут он вдруг увидел медленно движущуюся машину, следящую за ним, приближающуюся к нему, — чтобы из открытой дверцы на него пахнуло запахом жертвы.
Он сделал глубокий вдох, выпрямился и твердой походкой двинулся вперед, стараясь выглядеть уверенным и независимым. Он слегка приподнял плечи, придал глазам такое выражение, что в них ясно читалось «да пошел ты!», и направился в ту сторону, откуда пришел, направился в сторону дома: и, хотя Мальчик все еще кричал ему в ухо, Дэйв решил не обращать на его крики никакого внимания. Ему это удалось. Он был сильным. Он был Дэйвом Волком.
И звук голоса Мальчика стал слабеть. Когда Дэйв шел через «Квартиры», это был уже не крик, а скорее вкрадчивый шепот.
«Я это ты, сказал Мальчик дружеским тоном. Я это ты».
Селеста, выйдя из дому с еще не проснувшимся Майклом на руках, голова которого покоилась на ее плече, с удивлением обнаружила, что Дэйв взял машину. Там, где она оставила ее, отыскав, к своему удивлению, свободное место вечером накануне уикэнда всего в половине квартала от дома, теперь стоял голубой джип.
Такого поворота событий она не предвидела. Она рассчитывала, посадив Майкла на пассажирское сиденье рядом с собой и положив вещи на заднее сиденье проехать три мили по автостраде до Эконо Лодж.
— Черт возьми, — не в силах сдержать злость, выкрикнула она и подавила подступившие слезы.
— Мама, — пробормотал в полусне Майкл.
— Все в порядке, Майкл, спи.
Так, к счастью, оно и вышло, потому что, оглянувшись назад, она увидела такси, выезжающее с Пертшир-стрит на Бакингем-авеню. Селеста подняла руку, в которой держала ранец Майкла, и таксомотор, подъехав, остановился перед ней, а она подсчитывала в уме, сможет ли потратить шесть баксов на то, чтобы добраться до Эконо Лодж. Сейчас она не пожалела бы и сотни, ради того, чтобы немедленно уехать как можно дальше отсюда, туда, где не надо будет с тревогой смотреть на дверь и замерев от ужаса, ждать, когда на ней повернется ручка и войдет человек, который считает ее вампиром, а потому собирается вонзить ей в сердце кол, а потом для верности обезглавить.
147 
