48 
Летом, когда подростки только попали на остров, они выглядели обиженными злыми детьми, хоть и не считали себя таковыми. Парни бродили по скалам, стараясь избегать контакта как со взрослыми, так и со сверстниками. Их никто ни к чему не принуждал — мужчины все понимали, а подростки побаивались их. Лед внезапно дал трещину, когда один из мужчин на руках вынес из ночлежного дома беловолосого мальчика лет тринадцати—четырнадцати с глазами цвета священного красного камня. Он выглядел словно полупрозрачным. Слабые мышцы, облачно—белая кожа с проступающими сквозь нее синеватыми жилками. И бессильные длинные ноги. Ясно, что ступни этих ног никогда не касались земли. Но лицо мальчика было прекрасно. Строгие, словно изваянные из белого камня, черты. Огромный лоб. И улыбка. Чистая, как рассвет над океаном. На острове его так и назвали — Иерен. Луч солнца. Родители мальчика отказались дать ему имя, годовалым малышом отдав в Центр Контроля. А жители резервации не только назвали, но и окликали по полному имени. Имя было красивым, и не хотелось его сокращать.
— Я вижу, — нетерпеливо заявил Иерен, повернув голову в сторону Теда и Аля.
Мальчики высунулись из-за скалы, переглянулись.
«Это бред, — подумал Аль, кинув взгляд на Йерена. — Он не может видеть. Он альбинос».
— Что видишь, Йерен? — спросил мужчина, державший мальчика на руках.
— Двух птенцов, дядя Сиг, — ответил юный альбинос. — Черного и золотого. Оба очень боятся.
— Я? Боюсь? — вспылил Тед, выскочив из-за скалы. Аль вышел следом и удивленно уставился на инвалида.
— Именно ты, — серьезно ответил Иерен, глядя прямо в глаза Теду. Перед внутренним взором альбиноса возникла мгновенная вспышка черного пламени. Гак выглядел для него птенец морской канги, когда злился. — Ты боишься больше, а твой золотистый приятель — меньше, — продолжал ясновидящий.
— Почему это? — оторопев, спросил Тед.
— Ему надоело бояться.
— Парни, вы посидите тут с Йереном, — вступил в разговор Сиг. — Я пойду дело делать. Йерен, ты хочешь побыть с ними?
— Хочу, — сказал тот.
Сиг бережно опустил мальчика на землю, снял с себя плащ, подстелил, положил на него Йерена и удалился. Тед и Аль с опаской смотрели, как альбинос устраивается на плаще, пользуясь только руками. Ноги были неподвижны.
— Ты и, правда, нас видишь? — нарушил молчание Аль.
— Вижу, парни. Не хлопайте крыльями.
Тед и Аль застыли, смущенно разглядывая инвалида.
«Был бы он здоровым, я бы подрался с ним», — мысленно возмущался Тед, внезапно ощутив в Йерене противника. Тот смотрел на него в упор. Но ярости в больном от рождения мальчике не наблюдалось. А виделось что-то другое. Это злило юного зохра еще больше. Он чувствовал, что обязан победить альбиноса. Доказать, что сильный! Только как? Тед не знал.
Аль, подойдя к Йерену, разглядывал его лицо цепким взглядом художника.
— Я бы нарисовал тебя, если бы было на чем, — вздохнул он.
— Ты художник?
— Ага.
— А ты кто? — обратился альбинос к Теду.
— Занимаюсь борьбой школы зохр, — бросил тот.
— Ты борец, — чуть подумав, сказал Йерен. — Кстати, как вас зовут?
Мальчики представились.
— Я, как вы уже знаете, Иерен.
— В чем ты силен? — с нажимом спросил его Тед.
— Я не силен, как видишь, — улыбнулся альбинос. — Я умен. Потому что меня учил Умник Кар.
— Это кто?
— Контролирующий Карген Нордо, — вздохнул Йерен. — Он был мне как отец. Он учил меня думать.
— Контролирующий? Здесь? — спросил Аль.
— Он погиб год назад, — печально сказал альбинос. — К нам пришел рейсовый парусник. Кар попытался сломить своей волей волю команды, чтобы сбежать. С ним пошло еще несколько человек, но один из них оказался психопатом. Он кинулся на капитана, и Кар не успел. Он погиб. Сжег свою суть.
— Кем он был? — взволнованно спросил Аль.
— Мастером Слова. Писал книги. Из-за них его и сослали сюда. За подстрекательство к бунту.
— Должны были убить, — тяжело сказал Тед.
— Не убили. У нас же Контроль, ты забыл? Каждый властвует над собой, поэтому никаких бунтов не может быть.— Губы Иерена сжались. — И эмпаты—разведчики должны знать, что он жив, если что...
— Все действительно было так? — язвительно произнес Тед. — Политика — сложная тема. Особенно — для твоих лет.
Альбинос грустно улыбнулся.
— Ну и сколько, по-твоему, мне?
— Лет тринадцать.
48 
