103 
Глава Спецслужбы идеологии сухо кивнул.
— А для военного подготовиться к телепатической связи...
— Не продолжайте.
— Поэтому секретарь не пустил Перрора на порог моего кабинета. И сам дал ответ. Вы помните, в каком звании мой секретарь, господин Тиссен?
Тот едва заметно поморщился. Вымышленное имя резало слух. Но такова, к сожалению, плата за тайну. Всем родичам Лаэна Маро, кроме Даэра, приходилось жить под другими фамилиями. «Черный старец» поставил детей и родственников на все стратегические посты, чтобы всеми вертеть. А сам ославился. Да еще эта публичная смерть от инфаркта. Черная тень покойного дяди до сих пор закрывает чуть ли не полстолицы. Нужно держать ухо востро. К тому же Тиссен понимал, куда сейчас клонит военный.
— Секретарь так же, как и я, имеет право действовать по обстоятельствам, — закончил глава Спецслужбы безопасности.
— Он объявил военное положение? — иронично склонил голову ректор.
— Нет. Он прикрыл мою спину. И вашу тоже, господин Тиссен. Вы знаете, что Перрор подготовил для нас не менее двадцати военачальников. Трое из них — прирожденные полководцы. Пять сотен гвардейцев под их командованием могли бы взять столицу без единого лишнего выстрела. А скольких инженеров и оружейников дал нам этот опасный безумец? Все они верны ему, к сожалению. Слово Перрора для них выше, чем слово Совета. Да и по вашему ведомству...
Тиссен потер подбородок, вспоминая работу своих методистов. Конечно, их приходилось держать в узде, постоянно следить. Но в ответ на лояльность Совета они не проявляли своего вольнодумства публично.
— Вы правы, полковник. — Он склонил голову, обратившись по званию. — Нам придется терпеть это зло. Но...
— Слежка за мальчиком уже ведется. — Губа безопасника дернулась. — Разрешите откланяться, господин Тиссен?
Тот спокойно кивнул.
Глава Спецслужбы безопасности развернулся на каблуках и бодро двинулся по коридору.
«Эти штатские умеют только одно — пробиваться к власти, — раздраженно размышлял полковник. — При этом они рискуют не собой, а другими. Этот подмял под себя Спецслужбу связей, разведку. Ослабил Совет. Что ж, посмотрим, сколько он продержится у власти».
Тиссен вкрадчивым шагом шел по коридору в обратную сторону. Все, о чем думал глава Спецслужбы безопасности, он видел как на ладони и издевательски улыбался.
«Понятие «военная хитрость» относится только к трем людям в столице,— холодно рассуждал он.— К выкормышам Пера Горячки. Но они — исключение. Хитрость — оружие штатских».
* * *
Перрор Горячее Сердце сидел в тишине кабинета, спрятав лицо в ладони. Для кого угодно другого подобная поза означала бы либо приступ отчаяния, либо верх концентрации. Но профессор социологии даже не размышлял, он созерцал. Вереница лиц шла через душу. И он помнил всех. Внешность. Таланты. Манеру говорить, думать, смеяться. Любить. Как он мог их забыть? И не десятки воспитанников— сотни. Семьсот сорок два человека. А у взрослых — давно уже свои птенцы. Не один десяток у каждого. И проверять своих старших ребят вовсе не нужно. Сами придут. Сами спросят совета. Ученик не предаст учителя. Никогда. Если тот — настоящий учитель.
Свеча на столе бросала рваные тени на стены крохотного кабинета, выбеленного, словно келья отшельника. Пламя вздымалось и опадало. Что ж, такова судьба пламени. Когда-нибудь — Перрор знал это — оно разгорится. Не при его жизни — потом. И Меон станет ярким, как звезда среди ночи. Может, это случится не скоро. Может, через тысячу лет. Не ему знать об этом. Но ученики и последователи не предадут. Не его, а себя. Это физически невозможно.
И сейчас, когда рядом не было никого, стала видна еще одна сторона личности немолодого учителя — уязвимость. Ранимость. Это — как поддувало в печи. Не уязвимость — чувствительность к ветру. Обостренное восприятие мира.
В глубине души хрупкий, словно осенний лист, этот человек знал о людях все и не боялся своего знания. В природе личности нет ничего, что тяготело бы к слабости. Только сила. Огонь. Каждого, кто стал трусом, предателем, просто сломали. Эти люди, отпавшие от своего корня, оказались не там, где следовало оказаться. Не на своем месте. Им недодали чего-то. Потом подчинили. Страхом, болью — не совестью. А наслаждение чужими страданиями? Перегорело бы. Переплавилось бы уже в детстве. Если бы было кого любить и кому подражать.
Перрор вздохнул, вспоминая сегодняшний день. Мальчик с бессмертной душой. Вот и встретился с равным себе... Этот-то не нуждается в том, чтобы подражать. Сам себе опора. Кремешок. Голыш-камень. А обточить — выйдет ключ-камень. Но не нужно обтачивать равного. Нужно лишь защитить. Младший. Но лишь по годам, а не духом.
103 
