— Я очень занят, отец, — твердо сказал ему Уилл.
— Как жаль! Но, может быть, через месяц? Я бы хотел взглянуть на твой дом. Мы славно проводили время в Спринг-Лейк, когда твоя мать, ты и я останавливались там в гостинице.
— Мне пора, отец. До свидания!
Как всегда случалось после отцовского звонка, жгучая боль волной накатила на него. Уилл подождал некоторое время, давая ей отхлынуть. Потом он медленно пошел наверх одеваться на поминальную службу по Марте Лоуренс.
28
Когда Роберт Фриз вернулся домой после утренней пробежки, он застал жену в кухне за завтраком, как обычно очень скудным: сок, черный кофе и один тост без масла.
— Как ты рано, однако, — заметил он.
— Ты меня разбудил своей возней, и я больше не могла заснуть. Тебя вчера кошмары одолели. Мне дважды пришлось тебя будить. Помнишь?
"Помнишь? " Он стал бояться этого слова. С ним это снова началось последнее время. Часа два, а иногда и больше, он не знал, что с ним происходит. Так и вчера. Он вышел из ресторана в половине двенадцатого и поехал домой. Приехал он не раньше часа. Где он был все это время?
На прошлой неделе он никак не мог вспомнить, как и почему на нем оказался именно этот костюм. Да, он не помнил, что надевал его утром.
Тревожные симптомы появились у него еще в юности. Сначала это был лунатизм. Потом начались провалы в памяти, когда он не мог дать себе отчет, где он находится и почему.
Он никогда никому не говорил об этом. Роберт Фриз не хотел, чтобы его считали психом. Скрывать свое состояние ему было нетрудно. Его родители были заняты только собой и своей карьерой. От него требовалось, чтобы он хорошо выглядел, хорошо себя вел и хорошо учился. На остальное родителям было плевать.
Он всегда страдал бессонницей. Трех часов сна ему было достаточно. Иногда он сидел и читал далеко за полночь. Иногда он ложился, но потом вставал и шел вниз в библиотеку. Если ему везло, он мог задремать за книгой.
После окончания колледжа такие эпизоды случались все реже, а потом и вовсе прекратились. Но в последние пять лет они возобновились, а теперь даже участились.
Причина этого была ему известна: ресторан — самая огромная ошибка в его жизни. Он нес чудовищные убытки. Стресс опять привел его к прежнему состоянию.
Впрочем, иначе и быть не могло.
Он еще не сказал Натали, что три месяца назад решил продать ресторан. Роберт не сомневался, что жена не дала бы ему покоя своими расспросами: нашелся ли покупатель, а если нет, то почему? А потом снова бы пустилась твердить, что покупка его в свое время была безумием.
Вчера ему звонил агент по продаже недвижимости. Рестораном заинтересовался Бонетти, некогда содержавший «Плавник и клешню», четырехзвездочное заведение на севере Нью-Джерси. Бонетти продал его и теперь скучал без дела. Здесь речь шла не просто об интересе, а о реальном предложении.
«Когда я продам ресторан, все наладится», — убеждал себя Фриз.
— Ты собираешься налить себе кофе или так и будешь стоять с чашкой, Бобби? — насмешливым тоном осведомилась Натали.
— Налью, пожалуй.
Он знал, что Натали опротивели перепады его настроения, но она редко жаловалась. Она выглядела великолепно даже со сбившимися волосами, без макияжа и в старом халате, который он терпеть не мог.
Наклонившись, он поцеловал ее в макушку.
— Спонтанное проявление нежности? Что-то я давно такого не наблюдала, — сказала Натали насмешливо.
— Я знаю. Просто у меня много забот. — Он решил все-таки рассказать жене о полученном предложении. — Я выставил «Бродягу» на продажу. И уже нашелся покупатель.
— Бобби, это замечательно! — Натали вскочила и обняла мужа. — Ты вернешь свои деньги?
— Большую часть, хотя придется поторговаться.
Говоря это, Боб Фриз знал, что принимает желаемое за действительное.
— Тогда обещай мне, что, как только сделка осуществится, ты продашь этот дом, и мы уедем в Манхэттен.
— Обещаю!
"Я сам хочу уехать отсюда, — подумал Фриз. — Я должен уехать отсюда! "
— Думаю, нам лучше выехать пораньше на эту службу. Ты не забыл?
— Нет-нет, я помню!
"... А после службы мы поедем к Лоуренсам, где я не был с того самого вечера, когда мы так много говорили с Мартой.
А потом мы поедем к Стаффорду, где за нас снова примется Дагган и будет расспрашивать, что мы делали после вечеринки".
Боб Фриз боялся того, что его ожидало.
Беда в том, что он помнил вечеринку, но не то, что за ней последовало. Наутро с ним опять случилось это. Он пришел в себя только под душем в ванной. Руки у него были в земле, а джинсы и футболка в грязи, насколько он мог сейчас припомнить.