98 
— Тоби!
Он глянул в зеркало заднего обзора. Абигайль побледнела.
— Тоби, какой кошмар!
— М-да, паршиво...
Лицо Абигайль стало жестким:
— Никогда не забуду, как мать Вилларда отправилась к этой женщине и провела с ней немало времени, пока искали самолет. Она даже не соизволила поинтересоваться, что происходит со мной.
— Ну, теперь они снова вместе, Эбби. Смотри-ка, кажется, пробка рассосалась. Доберемся до студии вовремя.
Когда машина въехала на стоянку, Абигайль тихо спросила:
— Что ты делал прошлой ночью, Тоби? Играл в покер или ходил на свидание?
— Я встречался с малышкой из «Стекбургера». А почему ты спрашиваешь? Проверяешь? Может быть, вы хотите поговорить с этой женщиной, сенатор? — Теперь его тон был почти негодующим.
— Нет, конечно нет. В свободное время ты волен сколько угодно развлекаться со своей барменшей. Надеюсь, ты получил удовольствие.
— Получил. Тем более что у меня было не так много свободного времени в последние дни.
— Знаю. Я тебя ужасно загрузила, — заговорила она примирительно. — Просто...
— Просто что, сенатор?
— Ничего... Так, ерунда.
* * *
В восемь часов утра Элеонор повели на проверку на детекторе лжи. Она на удивление хорошо выспалась — особенно если сравнить эту ночь с той, что она провела в тюремной камере одиннадцать лет назад. Тогда Элеонор неожиданно начала кричать. «Вы испытали в ту ночь острый приступ клаустрофобии», — объяснил ей психиатр после нервного срыва. Но теперь она чувствовала себя по-другому: Элеонор охватил удивительный покой от того, что ей не надо больше прятаться и бежать.
Мог ли отец причинить вред тем старикам? Она рылась в памяти, пытаясь отыскать хотя бы один пример, когда ему изменила мягкость и доброта, но не могла припомнить ничего подобного.
— Вот эта дверь. — Надзирательница привела Элеонор в небольшую комнату рядом с блоком тюремных камер. Там уже сидел детектив Барротт и читал газету. Элеонор обрадовалась, что видит именно его — Барротт не считал ее лгуньей. Он поднял на девушку глаза и улыбнулся.
Даже когда вошел другой мужчина, чтобы закрепить на ней провода полиграфа, Элеонор не расплакалась, как в прошлый раз, на допросе после первого ареста. Она спокойно села в кресло и немного смущенно спросила, не возражают ли они, если она будет держать в руках куклу. Они не протестовали, хотя как будто удивились. Вошел мистер Кроули, ее адвокат. Этот чудесный человек отнесся к ней по-отечески. Элеонор пыталась вчера объяснить ему, что не может заплатить больше пятисот долларов, но он велел ей ни о чем не беспокоиться.
— Элеонор, вы все еще можете отказаться от проверки, — предупредил он ее; она ответила, что понимает это.
Сначала следователь, проводивший допрос, задавал простые, даже глупые вопросы о ее возрасте, образовании, любимых блюдах. Потом он перешел к другим вопросам — тем, которые Элеонор ожидала услышать:
— Вы что-нибудь украли?
— Нет.
— Даже в детстве, какую-нибудь мелочь вроде цветного карандаша или кусочка мела?
Когда Элеонор спросили об этом в прошлый раз, она разрыдалась: «Я не воровка, не воровка!» Но сейчас ей было гораздо легче отвечать на вопросы. Она представила себе, что разговаривает с детективом Барроттом, а не с этим безликим бесцеремонным незнакомцем.
— Я ни разу в жизни ничего не украла, — сказала она твердо. — Даже карандаш или кусочек мела. Я не смогла бы взять вещь, которая принадлежит другому.
— А как же флакон духов, который вы взяли в магазине, когда учились в школе?
— Я не крала его! Клянусь вам. Я забыла отдать его продавцу.
— Вы часто пьете? Каждый день?
— О нет. Иногда, бывает, выпью вина, но совсем немного. Меня от него клонит в сон. — Элеонор заметила, что детектив Барротт прячет улыбку.
— Вы взяли семьдесят пять тысяч долларов из офиса сенатора Дженнингс?
В прошлый раз, когда ее спросили об этом, у Элеонор началась истерика. Сейчас же она спокойно ответила:
— Нет, не брала.
— Но вы спрятали пять тысяч долларов в кладовой вашего дома?
— Нет.
— Тогда как, по-вашему, они туда попали?
Вопросы все сыпались и сыпались:
— Вы солгали, когда заявили, что вам звонил Тоби Горгон?
— Нет.
— Вы уверены, что это был действительно он?
— Так мне показалось. Если не он, то кто-то с таким же голосом.
А затем последовало невероятное:
98 
