Зачем было рассказывать о дяде Малкольме, его дочери с мужем, если они практически... 
97 
Зато пес чувствовал себя относительно нормально, если не считать тряски. Он‑то не видел несущихся навстречу деревьев, а лишь вслушивался в глухой рев двигателя да в разговор Дорогина и деда Михася.
— Эй, псина, как ты там? — старик постарался заглянуть за спинку сиденья, потому как Дорогин не очень‑то охотно ему отвечал. Он решил, что пес окажется лучшим собеседником. Тот в ответ тявкнул. — Так как же тебя зовут? — поинтересовался дед Михась, будто пес мог ему ответить. — Черт его знает! — старик поскреб тщательно выбритую по случаю поминок щеку. — Будешь Букетом. А, Букет, нравится тебе кличка?
Пес никак не отреагировал, словно эти слова относились це к нему, а к ящику, заполненному позвякивающими бутылками с «магазинной водкой», как окрестил ее житель хутора.
Дорогин насторожился. В свисте ветра он разобрал тарахтение мотоциклетного двигателя. А поскольку на поминки на мотоцикле приехали лишь таможенники, это могло значить одно — за ними гонятся. Но дорога сзади была пуста.
Мотоцикл таможенников, проломив кусты, вылетел на дорогу метрах в пятнадцати впереди мащины. Овсейчик обернулся. Дорогин успел заметить лишь злой оскал да блеск глаз. Какое‑то время таможенники мчались впереди, а затем старший сержант тормознул, и мотоцикл встал поперек дороги. Михальчук чуть не свалился на землю.
— Все, бля, приехали! —сказал Овсейчик.
— Ты не очень‑то «блякай», — ответил ему Михальчук, похлопывая ладонями по ушам, пытаясь привести себя в чувство.
Дорогин остановил «Ниву» с ювелирной точностью, едва не коснувшись бампером колена Михальчука. Тот онемел от испуга и от такой наглости. Ведь чужак мог не рассчитать, дорога не асфальтом покрыта: где трава, где земля, где вчерашняя лужа со скользким грязным дном. Могло бы и протащить «Ниву» пару метров, и он с приятелем оказались бы под колесами «Нивы», раздавленные и изувеченные.
Дед Михась, почуяв неладное, сглотнул слюну и вытер пересохшие губы. Затем медленно стал сползать по сиденью, словно собирался спрятаться. Пес глухо заурчал, но пока из‑за спинки сиденья не показывался.
— Лежи, — негромко произнес Дорогин. Пес, уже было зашевелившийся, на удивление послушался.
То, что у таможенников нет оружия, Дорогин успел заметить на поминках. Но вполне мог оказаться нож в кармане куртки. Опытным взглядом Сергей тут же определил, кто заправляет в этой парочке.
«Тот, кто за рулем, — решил он. — Наверное, ему принадлежит инициатива догнать нас на лесной дороге. А тот, кто сидел сзади, трус, даже слезть с мотоцикла боится.»
Овсейчик перекинул ногу через бензобак, отбросил подножку, вальяжной походкой обошел «Ниву»и остановился у дверцы водителя. Стекло было опущено до половины. Но опытный Овсейчик не пытался хвататься за него, знал, чуть что — стекло поднимут и руку защемят. Он лишь пнул носком жесткого ботинка сверкающую новизной дверцу и грубо крикнул:
— Вылезай!
Дорогин не стал спорить, открыл дверцу и сел, боком спустив ноги на землю.
— Ты в погранзоне, урод! Ты нарушил пропускной режим, я могу тебя задержать.
— Задерживай, — усмехнулся Дорогин, глядя прямо в глаза Овсейчику. Таможеннику от этого взгляда стало не по себе. Он почувствовал недюжинную силу мужчины, противостоящего ему, этот взгляд отрезвлял и злил одновременно.
— Ты что, не понял? Разворачивай машину, выбрасывай деда и уезжай отсюда подобру–поздорову, пока мы тебе кости не переломали!
— Ты все сказал? — спокойно спросил Дорогин, не отводя взгляд.
Овсейчик не выдержал и несколько раз моргнул. Это еще больше разозлило его, и он запустил руку под полу куртки, изображая, будто у него там есть пистолет.
— Ты лучше молнию на штанах застегни, — негромко произнес Дорогин, показав пальцем на прореху, из которой торчал край светлой рубашки.
Овсейчик машинально посмотрел вниз, молча застегнул молнию. У него внутри все кипело, но, памятуя о словах Саванюка, он все еще надеялся просто запугать и спровадить Дорогина.
— Завезу деда и, может быть, если мне захочется, утром поеду назад, — спокойно сказал Муму.
— Дед сам дойдет. А ну, выбирайся из машины! — крикнул старику таможенник.
Тот взялся за ручку, но Дорогин бросил ему:
— Сиди, дед, на месте. Не видишь, наш храбрый урод пьяный?
Вот эти‑то слова оказались каплей, переполнившей чашу терпения вспыльчивого старшего сержанта. Он резко нанес удар, целясь Дорогину в переносицу, зная наперед, что первый удар всегда решает исход драки. Ударишь удачно — противник повержен, промахнешься — потеряешь веру в себя.
97 
