110 
Она обходит солому, как будто идет по минному полю. Господи боже, это всего лишь навоз. Почти половина овощей, которые она покупает в супермаркете, удобрены навозом. Она спрашивает, знаю ли я Джоли.
Наверное, не стоило ставить ее в неловкое положение. В конце концов, я действительно ее не знаю. Меня провоцирует собственная заносчивость. Противиться я не могу. Только потому, что мне хочется посмотреть, как она будет выглядеть, оказавшись в чужой стихии, я прошу помочь мне привести следующую овцу, и она заходит за мной в сарай. Я рассчитываю посмеяться от души, а потом сказать ей, кто я.
Она, следуя моему примеру, запускает пальцы в руно, как будто запутывается в сети, и мы медленно, сгорбившись, выходим, а между нами идет овца. Она выходит со мной к забору, где я стригу овец. Я украдкой бросаю на нее удивленный взгляд. По крайней мере, она явно не боится испачкать руки. У нее высокий лоб и вздернутый нос, как будто ему мало места на лице. Я бы не назвал ее писаной красавицей, но она ничего. В свежем, умытом виде. Конечно, я вижу ее не при полном параде. Там, откуда она приехала, наверняка никуда не ходят без косметики, массивных украшений и костюмов с безумными ангелочками.
Я едва сдерживаю улыбку: она неплохо справляется. Я отпускаю животное, чтобы взять машинку для стрижки, и неожиданно овца бежит прямиком на девочку.
— Что ты делаешь! — ору я первое, что приходит в голову. — Лови ее!
Девочка — ее зовут Ребекка — бросается на овцу, но та бежит в противоположную сторону. Я поворачиваюсь к сестре Джоли. Не могу представить, что есть такие дураки, которые отпустят овцу, когда ее нужно стричь!
— Я думала, она будет стоять смирно, — оправдывается она.
Господи боже, всего-то требуется, что здравый смысл. Она смущенно смотрит на меня, а когда видит, что это не срабатывает, сама идет за овцой. Пытаясь ее схватить, не замечает кучу навоза на сене и, естественно, падает прямо в него.
Честно, я не хотел, чтобы произошло нечто подобное. Я рассчитывал подшутить, показать этой девице из Ньютона, каково это — работать на ферме, а потом отвести ее к Джоли. Но то, что произошло, — настоящая умора. Чтобы не расхохотаться, я хватаю овцу и сосредоточиваюсь на стрижке. Провожу машинкой по животу, по ляжке, между ногами, вокруг шеи. Ногами и коленями прижимаю овцу к земле, пока состригаю шерсть с боков, — руно скатывается снежным ковром. С внутренней стороны шерсть идеальная — белая, лишь в нескольких местах виден ланолин. От прикосновения шерсть пружинит, закручиваясь от естественного кожного жира. Через несколько минут я заканчиваю и легонько хлопаю овцу по ляжке. Животное подскакивает, оглядывается, одаривая меня сердитым взглядом, и уносится в поле к остальным овцам.
Я подхожу к сестре Джоли, которая вытирает спину об облупившийся забор. Она прикладывает все усилия, чтобы не касаться навоза. Я не выдерживаю и смеюсь ей прямо в лицо. От нее ужасно воняет, засохший навоз — даже в волосах.
— Не повезло, так уж не повезло, — говорю я. На самом деле я хочу сказать: сочувствую.
Она настолько не вписывается в окружающую обстановку и выглядит такой жалкой, что мне становится стыдно. Я уже собираюсь представиться и сказать, что сожалею о случившемся, когда с ней происходит метаморфоза. Она заметна невооруженным глазом: плечи расправляются, подбородок вздергивается, глаза темнеют, появляется горделивая осанка.
— Уверена, что подобное поведение неприемлемо даже для того, кто работает в поле, — грозит она. — Когда я пожалуюсь Джоли, он обязательно расскажет об этом происшествии тому, кто всем здесь заправляет.
— Меня этим не испугаешь, — сухо отвечаю я и представляюсь. Протягиваю руку, но, подумав, отдергиваю.
Девочка представляется сама. Она смеется, и это позволяет мне надеяться, что она ничего.
— Идем, — приглашаю я, — приведете себя в порядок в Большом доме.
Я показываю их комнаты, решив, что это самое меньшее, что я могу сделать после такого фиаско. И разрешаю Джейн взять из маминого гардероба все, что понравится. Платья будут ей велики, но она обязательно что-нибудь придумает. Она чуть ли не захлопывает дверь у меня перед лицом, и я спускаюсь к Ребекке, которая заглядывает в каждый выдвижной ящик старинного аптечного шкафчика, доставшегося моей матери от ее мамы.
— Там пусто, — говорю я, застав ее за этим занятием.
Она даже подпрыгивает от неожиданности.
— Простите, — извиняется она, — я не должна была лазить по ящикам.
110 
