Последние отзывы

  4  

— Кто таков? Не знаю о нем ничего.

— Да чародей заграничный. Вот он-то и мастер по тайнам. Сказывают, будто вызвал дух покойного мужа княгини Ромодановской и та, представляешь! — от духа этого понесла ребенка! — Аглая Дмитриевна перекрестилась. — А еще одному любителю тайн вроде тебя материализовал статую богини Дианы! И тот на ней женился!

— Ах, Аглая Дмитриевна! Ну что вы слушаете всякую чепуху! Тюрьма по этому Теразини плачет.

— Тюрьма-то, может, и плачет, только вот сколько народу он обманет, прежде чем им полицейские заинтересуются. Ладно, все это пустое… Так что, намерен ты жениться?

Сергей Львович тяжело вздохнул, смял льняную салфетку и, понимая, что тетушка все равно не отстанет, изрек:

— Хорошо, готов. Но уговор!

— Какой?

— Сия ваша особа мне должна понравиться.

— Господи, ну конечно! — обрадовалась Аглая Дмитриевна проявленному интересу племянника.

* * *

На другой день Сергей Львович пробудился в дурном расположении духа: его весьма угнетало предстоящее мероприятие. Он уже предчувствовал очередную барышню лет так тридцати, в очках; или нет, пожалуй, рябую, но до жути хозяйственную.

Дело в том, что семейное счастье в понимании Аглаи Дмитриевны включало в себя следующие атрибуты: собственный дом, пусть и небольшой; яблоневый сад, скотный двор — непременно; жену, которая шьет, варит варенье, умеет управляться с кухаркой и кучером и прочей прислугой, если таковая есть… Что еще? Да, и чтобы детей нарожала непременно троих. Аглае Дмитриевны очень нравилось, когда в семье именно трое детей, а не больше или меньше.

Сергей Львович потянулся, почесал волосатую грудь, видневшуюся из-под нижней рубахи, зевнул и подумал: «Отчего я постоянно в отпуск приезжаю сюда? Вот уж сколько лет подряд — одно и то же: барышни разного калибра, словно артиллерийские снаряды: либо очень большие, либо маленькие… И ничего, чтоб в самый раз… В следующем году поеду в Москву, сниму номер в гостинице и отдохну как захочу… В ресторан схожу, на лошадиные бега… Куда еще? Словом, придумаю, как время провести. И никаких перезрелых невест!»

В комнату вошла Аглая Дмитриевна.

— Сереженька, пробудился, душа моя?! Вот и славно! Умывайся, Варвара завтрак уже приготовила.

— Да, тетушка, встаю уже… — Племянник потянулся и сел на кровати, пытаясь отогнать дурные навязчивые мысли.

Позавтракав омлетом и пирожками с джемом, Аглая Дмитриевна объявила за столом дорогому племяннику:

— Ты помнишь, что обещал мне вчера?

Сергей Львович кивнул, откусывая пирожок и запивая его клюквенным морсом.

— Тогда после завтрака приводи себя в порядок. Да, и непременно мундир надень! Девушки любят военных.

Племянник вздохнул, он и сам знал, что военный мундир — залог успеха у женского пола. Но вот в тетушкином выражении «девушки» он весьма сомневался. Наверняка предполагаемой невесте не менее тридцати, а то и того больше: и где Аглая Дмитриевна их только берет?

* * *

Ровно в двенадцать часов пополудни неугомонная Аглая Дмитриевна и ее обожаемый племянник погрузились в коляску и направились на очередные смотрины.

— Тетушка, умоляю, хоть намекните: куда мы едем?

— Увидишь! — таинственно отрезала тетушка.

У племянника неприятно «засосало под ложечкой», он подозревал, что тетушкины недомолвки не предвещают ничего хорошего.

Погода стояла дивная: теплый сентябрьский день благоухал ароматом сухих трав, деревья роняли слегка пожелтевшие листья, дул приятный легкий ветерок. Но Сергея Львовича не радовали прелести природы. Его грыз червь, увеличиваясь в размерах по мере удаления от тетушкиного имения.

Майор не обращал внимания на дорогу, они ехали лесом, затем полем, и все здешние пейзажи казались ему на один мотив. Но, когда коляска в очередной раз повернула, вдалеке стала различима усадьба, окруженная несколько покосившимися постройками.

Сергей Львович почувствовал некое волнение, сам не понимая, что с ним происходит, и спросил:

— Аглая Дмитриевна, почему сии места кажутся мне знакомыми?

Тетушка рассмеялась.

— Разве ты забыл, мой друг, Полину Вересову? Мы часто приезжали к ее матушке в гости.

Сергей Львович тотчас вспомнил миловидную юную барышню четырнадцати лет, в белом платьице, перехваченном красной лентой под грудью: Боже! Как эта ленточка и все то, что находилось выше нее, волновало воображение пятнадцатилетнего Сереженьки.

  4