Последние отзывы

  55  

Приступы самобичевания и рефлексии накатывали по-разному: он обвинял себя в том, что оказался несостоятельным, едва пришлось столкнуться с настоящими трудностями. Все, что он делал до сих пор, теперь казалось ему слишком простым. Не велика заслуга играть готовые произведения на идеально настроенных инструментах, или сочинять, когда клавиатура поет под твоими пальцами. Ты попробуй создать красоту из пепла, величие из отчаяния, надежду из последней стадии безумия.

Кабинет, в котором он трудился, с каждым днем приобретал все более зловещие признаки связи с потусторонним миром. Теперь уже нельзя было не только впускать дневной свет, но и включать электричество. Приходилось зажигать свечи, это хоть как-то спасало ситуацию. Плесень захлестнула стены и все предметы, бахромой свисала с потолка. В помещении постоянно было сыро, промозгло, пахло заброшенным погребом. Та же картина наблюдалась в двух примыкающих к кабинету комнатах и в коридоре. Линии всех предметов стали нечеткими, временами текли, ломались, тускнели и снова проявлялись, как зыбкий мираж.

Михалыч все еще воздерживался от присутствия в «экзекуторской комнате», зато Ярик потребовал, чтобы ему разрешили входить к Максиму с проверками. Несмотря ни на что, периоды упадка духа сменялись творческим озарением, и тогда молодой композитор забывал обо всем на свете, не чувствовал холода, усталости, не замечал течения времени, рези в глазах, боли в позвоночнике. Случалось, он доводил до полного истощения все свои волевые и физические возможности; Ярику приходилось утаскивать его силой, либо друг сам падал замертво ему на руки, когда становилось совсем невмоготу.

После таких сеансов Максима приходилось отогревать, растирать, отпаивать горячим чаем, приводить в чувство всеми доступными средствами. Измученный сочинитель засыпал на несколько часов, во сне бредил, Михалыч слушал и мрачнел все больше:

— Поражаюсь, как он держится до сих пор. Любой на его месте давно бы сломался. Я не ошибся с выбором, хоть это радует, но сможет ли он выдержать до конца?

— Михалыч, ты мне зубы не заговаривай, — показал кулак Ярик. — Парень совсем извелся. Я его таким тебе отдал?

— Нет, не таким. Сейчас он другой человек. Он стал мудрым и по-настоящему великим. Таким уже останется навсегда.

— Ох, ох! Сколько пафоса! Да он не сегодня-завтра концы отдаст.

— Это ничего не меняет. Но можешь не беспокоиться, умереть я ему не дам, иначе грош мне цена. Если уж он делает невозможное, то мне сам Бог велел! Да и не в моих правилах отступать! — Глаза у Михалыча вдруг грозно засверкали ослепительной голубизной, Ярик даже рот раскрыл от изумления.

— Ну ты даешь, старик, — сглотнул он. — Все не могу понять, кто ты такой. Чудной какой-то…

Ярослав рассказал Михалычу о происшествии в конюшне. Тот захотел осмотреть место. Как раз подошел Василий, и мужчины втроем направились к строению.

— Если там мертвяки лежат, то у нас будут проблемы с милицией, — тревожился Ярик. — Те серые громилы совершенно безбашенные, наверняка порвали бедняг на куски.

— Бедняги, как ты их называешь, намеревались нас всех перестрелять без малейших колебаний на этот счет. Неужели ты думаешь, что у них в мозгу происходили какие-то мыслительные процессы? Для них убийство — работа, дело техники, и обдумывают они дело только со стороны его исполнения.

— Я понимаю, что они выродки, но смерть их уж больно страшна.

— Смерть для любого человека страшна, особенно насильственная. Они такие же нелюди, как и серые, что их порвали. Не вижу разницы. Для меня они — из другого лагеря и достались тем, кого выбирали. Все по правилам.

В конюшне мертвых тел не обнаружилось. Незаметно было и следов борьбы. Резиновый шланг лежал свернутый на прежнем месте, даже пыль на нем была нетронута. На воротах не оказалось ни замков, ни щеколды или засова, причем скобы были выломаны давно, изъеденное временем дерево в местах слома искрошилось и почернело.

На балках под кровлей Василий засек какое-то движение. Он все еще надеялся отыскать таинственного коршуна, поэтому смотрел вверх, и на сей раз ему повезло. Черная птица прохаживалась по балке, посверкивая глазами, улетать пока не собиралась; поглядев сверху на вошедших, принялась чистить клювом перья с полным пренебрежением к присутствующим.

— Вот он, родной! — обрадовался Василий. — Я как чувствовал, что найду его здесь. Вы только посмотрите, какой великолепный экземпляр!

  55