Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
68 
– Павел! Я прошу тебя, не надо так с ним!
– Все, Малина. Этот вопрос уже решен, не о чем говорить.
– Но… Ты хоть понимаешь, на какой поступок его толкаешь? Он же сбежит от тебя! Сбежит и потом будет своим же поступком мучиться! Он же любит тебя, Павел!
– Не понял… Куда это он сбежит?
– Да в Питер, в Муху свою!
– Это… он сам тебе сказал?
– Да какая разница, сам или не сам?
– Нет… Это большая… Это большая разница…
Она и не поняла сначала, что произошло в следующую секунду. Снова грохнулся на пол стул, и Павел промчался мимо нее разъяренным демоном. Туда, вверх по лестнице, прямиком в комнату Егора… Охнув, она тоже подскочила с места, понеслась вслед за ним.
Картина, которую она застала, повергла ее в шок. Совсем уж безобразная была картина, похожая скорее на дурной сон. Крутилась кинопленкой, выхватывая крупными планами самые жуткие кадры. Вот Павел, стоя у стены, срывает Егоровы нежные рисунки, рвет их истово, яростно, и они летят жалкими клочками ему под ноги. А вот еще один крупный план – лицо Егора. Бледное, серое, будто из картона слепленное. И удивление в глазах сменяется страхом тупой безнадеги, и голова – в плечи, и тонкие кисти рук сжаты на груди по-девичьи, в немой мольбе. Застыл, смотрит, не мигая. Потом опустил глаза вниз, на разбросанные по полу клочки, потом поднял взгляд на нее, застывшую в дверях… Будто в грудь толкнул.
– Что ты делаешь, Павел? Прекрати, прекрати немедленно! Одумайся, Павел, что ты творишь?!
Надо же, какой странный, отвратительный вышел из груди крик. Высокий, визгливый, как у базарной торговки, аж горло горячим спазмом зашлось. Наверное, никогда этот дом не слышал подобного визга-крика. Но видать, действие он свое возымел. Вздрогнув спиной, Павел обернулся, встретился с ней глазами, застыл на секунду, мотнул головой, будто стряхивая с себя наваждение.
– Чего ж ты кричишь, Малина… – проговорил хрипло, с удивлением разглядывая комок бумаги в руке. – Чего ж ты голосишь-то так…
Попятившись, она ступила за порог, метнулась по широкому холлу сначала вправо, потом влево. Остановилась, соображая – куда бежать-то? Да не все ли равно куда… Вот на террасу хотя бы, плюхнуться без сил в кресло, воздуху глотнуть…
Горло, казалось, все еще сжимало болезненным спазмом. И лицо горело, и руки тряслись в мелкой лихорадке. Что это с ней было сейчас? Надо же, сроду не знала, что способна выдать голосом такую истерику… И ладно бы голосом, это еще полбеды! С образовавшимся внутри переполохом что делать? Бьется что-то внутри напряжением, решения требует. Немедленного, срочного какого-то решения, иначе… А бог его знает, что иначе. Сейчас, сейчас она посидит еще одну минуту, и ясно будет, что же – иначе…
– Успокойся, пожалуйста, ты дрожишь вся…
Вздрогнула, обернулась лихорадочно – Павел за спиной стоит. Взгляд виноватый, озабоченный.
– Ну, ты чего, Малина… Я напугал тебя, да?
Присел перед ней на корточки, за руки взял.
Надо бы сказать ему что-то, да горло вновь перехватило, будто кто наждаком по нему провел.
– Ну, погорячился, с кем не бывает? Да мы помирились уже, успокойся! Он же мой сын, он меня всегда поймет и простит! Ну все, все, давай забудем…
Он потянул ее за ладони, прижал их к щекам, глянул в глаза с тревогою. Какие у него… щеки горячие. А может, и не горячие, может, это у нее руки так заледенели? И напряжение внутри по-прежнему бьется, дышать не дает, выхода требует. Какого, какого выхода? Что ж это с ней происходит, Господи Ты Боже мой, вразуми?
– Зачем ты… Зачем… порвал… – с трудом удалось вытолкнуть из груди хриплое, перемежаемое короткими вздохами-всхлипами. – Он же… Нельзя было… А ты… Зачем?!
– Ну, порвал, и подумаешь! Да он еще сколько хочешь тебе намалюет! Чего ты так пере полошилась-то?
– Пере… полошилась?! – с ужасом глянула она на него. – Ты считаешь, по этому поводу можно всего лишь… переполошиться?
Собственное удивление, казалось, было осязаемым и очень горьким на вкус. С трудом сглотнув в себя эту горечь, она помотала головой, передернулась в короткой лихорадке. И вдруг… Будто лопнуло что-то внутри, исходя паром давешнего тяжкого напряжения. И дрожь из тела ушла, и в голове образовалась такая звонкая ясность, что даже дыхание перехватило. И решение пришло – мгновенное. Да, другого решения и быть не может…
68 
