Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
18 
Потеряв интерес к разговору, старушка откинулась на спинку стула, задумчиво потерла одну ладонь о другую. Звук получился сухой, пергаментный, неживой будто. Вдруг ее жалко стало – даже сердце защемило слегка. Бедная, бедная, чего ж ты мучаешься доказательствами своей «избранности», когда тебе о душе подумать пора? Там, наверху, доказательства не потребуются. Да и здесь, похоже, они никому не интересны, даже такие одержимые. Страшная все же штука – одержимость в доказательствах, не дает покоя душе даже и в старости. Хоть боком, хоть скоком, но непременно все должны проникнуться сопричастностью к «состоятельности»! Или как там бишь еще? К недоступности? К неприкасаемости? К флеру избранности?
– Ступайте, Линочка, домой, поздно уже. Устала я что-то сегодня. Тем более Дина мне скоро должна позвонить, рассказать, как она на вернисаж сходила… Она, знаете ли, очень часто звонит мне в последнее время. Мы часами с ней говорим, говорим… Говорим…
Подняв голову, старушка бросила в ее сторону быстрый взгляд – скорее испуганный, чем снисходительный. Пришлось быстро и радостно закивать – да, да, конечно же я понимаю! Да, конечно же Дина звонит! Очень часто! В последнее время! Конечно же я вся прониклась вашей избранностью, вернисажем и сопричастностью!
– Что ж, Станислава Васильевна, я пойду. Не буду вам мешать. До завтра.
– Да, вот еще что… Если Диночка вам вдруг позвонит… Ну, вдруг! Мало ли! Вы ей скажите, что…
– Что, Станислава Васильевна?
– Да нет, ничего. Не надо ей ничего говорить. А впрочем… Нет, ничего не надо… Ступайте, Лина, ступайте…
Выйдя в ранние июньские сумерки, она медленно побрела к автобусной остановке, выталкивая из себя остаток грустных мыслей. Неблагодарное все-таки это занятие – быть свидетелем горьких чужих амбиций. Хотя почему ж неблагодарное-то, если судить по размеру вознаграждения? Как раз очень-таки благодарное…
Призывная трель мобильника позвала ее в свою жизнь, собственную. Женька, наверное, звонит. Ее дочка, обыкновенная, доступная и прикасаемая, лишенная флера избранности. Как хорошо-то, господи!
Однако телефон в окошке мобильника высветился совсем не Женькин, незнакомый какой-то. Кто это может быть, интересно?
– Здравствуйте, добрая женщина.
– Здравствуйте… Извините, а кто это?
– Неужели не узнали?
– Ах да… Вы, наверное, тот самый, из маршрутки… Павел Сергеевич Жук, да?
– Совершенно верно, тот самый Жук и есть. Что ж это вы себе позволяете, добрая женщина? Моей благодарностью за доброту пренебрегли…
– Стало быть, это благодарность была?
– Ну да, а что?
– А я разве давала согласие на… благодарность? Мы вроде только о двадцати рублях договаривались!
– Хм… Впервые слышу, что на благодарность надо получать разрешение…
– Ничего страшного. Все когда-нибудь узнается впервые.
– Так. Понятно. Значит, благодарность как таковую вы отвергаете. Интересно, интересно… Ну а хотя бы пресловутый долг я могу вам вернуть? Я тоже не давал согласия в ваших должниках жить!
– Ой, бросьте… Ну чего вы, в самом деле? Дались вам эти двадцать рублей! Что за история, ей-богу?
– Ну уж нет, уважаемая! Так дело не пойдет! Я хочу получить полный расчет, и немедленно!
– Это вы так шутите, да?
– Ничуть! С чего бы я стал с вами шутить? Говорите, где я могу вас найти?
– Что, прямо сейчас?
– Сию секунду. Немедленно.
– Сейчас я стою на остановке автобуса «Проф союзная», маршрутку жду…
– Вот и стойте там, не уходите! Сейчас я подъеду.
– А… долго ждать-то? Вон, кажется, моя маршрутка идет… Хотя нет, не моя, ошиблась…
– Десять минут вас устроит?
– Не знаю, наверное…
– Ждите!
Ох, какой безапелляционный тон – ждите, главное! Совсем ненормальный мужик. Зануда нечеловеческая. Дались ему эти двадцать рублей, сколько хлопот с ними оказалось. Вот уж воистину не делай добра…
Черная машина подрулила к автобусной остановке так резко, что она вздрогнула. С водительского сиденья выскочил крепкий парень, подошел, вежливо взял под локоток:
– Прошу…
– Что значит – прошу, молодой человек? О чем вы меня просите?
– Так в машину сесть прошу… Павел Сергеевич там…
– А что, сам он выйти не может? У него ко мне секундное дело!
18 
