Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
97 
– Перестаньте, – подал голос доктор Смирнов. – Не надо строить из себя благодетеля. Вам рекомендовали – вы вбухали. Если бы не вбухали – уехали бы на поселение. Вместе с этой девочкой. В Сибирь или даже дальше.
– Эх, доктор, – произнес Глыбов, явно задетый за живое. – Вам хорошо. Вы у нас неприкасаемый. Любую дверь ногой открываете. Ладно, считайте, что я заткнулся. – Миллионер нагнулся, сорвал бледный цветок, понюхал и отбросил.
– А что значит «неприкасаемый»? – Илона выговорила длинное слово по слогам.
Все повернулись к ней.
– Ой, – прошептала девушка, – я что-то не то сказала, да?
Глыбов и Гоша Деготь засмеялись.
– Неприкасаемый, – дружелюбно объяснил Муса, – это такой дядя, которому никто ничего не может сделать. Видишь дядю доктора? Это особенный дядя…
Смирнов скупо улыбнулся. Муса невозмутимо продолжал:
– Однажды, давным-давно, наш дядя доктор собрал в одном детском саду самых бездарных детей страны. И стал их учить. Дети были глупые, ленивые, но дядя доктор возился с ними так, будто это гениальные дети. Он вырастил их, выучил. Дал, в общем, путевку в жизнь. Эти дети не стали учеными, инженерами, изобретателями. Они не стали летчиками, космонавтами, моряками, врачами. Все они, до одного, превратились в успешных государственных чиновников. Сделали карьеру. Три последних премьер-министра – воспитанники нашего дорогого доктора. Поэтому наш дядя доктор делает что хочет, знает все государственные тайны и ему доверяют самые рискованные и трудные дела…
– Как интересно! – с чувством воскликнула Илона. – А кто такие «премьер-министры»?
– Поехали, – перебил ее Гоша Деготь.
– Погодите. – Глыбов махнул рукой. – Сейчас поедем.
Он сдернул с плеча автомат, рванул затвор, взял на мушку ствол ближайшей сосны и выстрелил. От дерева брызнула белая щепа. Илона восторженно завизжала. Над лесом поднялись птицы.
– Савелий, – спросил доктор Смирнов, – с вами все в порядке?
– Да. Но голова кружится. Не буду я больше есть эти новые таблетки. Такой от них мрак, хоть в петлю лезь. Лучше в стебель превратиться, чем с ума сойти.
– Перестань, – грубо оборвал его Гоша Деготь. – Не для того тебя лечили, чтоб ты теперь с ума сошел. Ты выберешься, Савелий. Поедем домой. Там тебя подарок ждет. Свежий московский журнальчик. Называется «Самый-Самый».
3
Гоша прокашлялся, грубо послюнявил пальцы, развернул журнал и стал читать вслух:
– «Еще месяц назад нам казалось, что мир перевернулся. Исход китайцев, ликвидация Китайско-Сибирской Свободной Экономической Зоны, перебои с продовольствием. Сегодня ясно – это был всего лишь пролог…»
– Не изображай теледиктора, – перебила Варвара. – Читай, как говоришь. Мы поймем.
– «…всего лишь пролог. Главное – впереди. Нас ждут новые испытания. Со страной в очередной раз происходит великая метаморфоза. Источник в правительстве, пожелавший остаться неизвестным, сообщил нам, что экспертная комиссия при Академии Наук готовит официальное заявление. Гигантская грибница исчерпала свой ресурс. Трава подыхает. Сорняк, губивший нас на протяжении сорока лет, перестает расти. Это не новость. И даже не сенсация. Это финал целой эпохи. Конец старой истории мира и начало новой. Трава побеждена – но не усилиями науки, не в результате решительных мер, предпринятых властями. Траву попросту съели…»
– Годунов писал, – предположил Савелий.
– А вот и не угадал, – ответил Гоша. – Шеф-редактор теперь Валентина. Это ее колонка. Статья Годунова будет дальше.
– Читай, читай.
– «Здесь, в колонке редактора, я буду рассказывать не о том, как толпы режут и топчут стебли. Не о тротуарах, ставших зелеными от раздавленной мякоти. Не о столкновениях милиции с хорошо организованными и вооруженными бандами травоедов. Не о разгроме тайных лабораторий по очистке мякоти, занимавших целые этажи и производивших десятки тонн концентрата. Подобными сюжетами нас уже досыта накормило телевидение. Сейчас главное – понять, что нас ждет. Вопрос «кто виноват?» не так важен, как вопрос «что делать?». Ответ на вопрос «кто виноват?» давно известен. Виноват каждый. В Москву из Восточной Сибири ввозилось четыре пятых всех продуктов питания. Мы жили плодами чужого труда. Теперь нация Ломоносова и Достоевского, Чкалова и Гагарина вынуждена думать, как себя прокормить. Самый первый, беглый и поверхностный анализ событий показывает: массовое поедание мякоти стебля продолжится до тех пор, пока не будет сожран последний побег. И это вопрос нескольких месяцев. Может быть, даже недель. Что будет дальше? Власти утверждают, что голод нам не грозит. Что к концу года в Москве будет создано десять миллионов рабочих мест. Что выделены беспрецедентные суммы для закупки продовольствия за рубежом. Поверим властям. По крайней мере наш премьер-министр действует решительно. Хочется надеяться, нам хватит сил не сойти с ума, перестроить экономику, создать новое гражданское общество. Сорок лет мы жили среди стеблей, и теперь не так трудно нам будет перебороть физиологическую зависимость, как зависимость психологическую. Трава превратила нас в рабов. В спекулянтов солнечным светом. Мы сражались друг с другом за место под солнцем, мы карабкались выше и выше. Из миллиона дорог нас интересовала только та, что ведет наверх…»
97 
