Он добрался до стены дворца и влез в окно. Снял с себя шкуру. Налег плечом, открыл дверь, выбрался в общий зал.
Стражники спали.
Повсюду сладкий запах пота и горящего в светильниках тюленьего жира. Шелестят развеваемые ветром оконные занавеси. Дворец невелик, но удобен. Два этажа, наверху — спальни Отца и Сына, тут же — капсула, обложенная кусками гранита. Внизу — кухня, комнаты жен, купальня с двумя огромными медными лоханями. Караульное помещение и кладовые. Арсенал с запасом медных клинков. Два выхода — парадный и служебный. Жены входят только по парадной лестнице, но покидают дворец — если впали в немилость — через служебную, узкую, сокрытую от глаз народа. Жилец меняет наложниц каждые две недели, ступени служебной лестницы вытерты до блеска.
Узнав о заговоре, в первую очередь проверяешь арсенал, не так ли? Марат спустился на нижний ярус, где хранилось оружие, и замер; ночное безмолвие нарушалось тихим пением.
- Он силен и красив, но я не верю ему.
- Я смотрю в огонь и думаю.
- Я хочу думать о том, что не верю ему.
- Но думаю только о его глазах и руках.
- Огонь говорит: если не веришь, забудь о его глазах и руках.
- Я говорю огню — да, это так.
- Но он силен и красив, я всё время думаю о нем.
Бродяжка сидела у стены на полу, обхватив колени голыми полными руками. Густые волосы, вчера вымытые золой и тщательно расчесанные, закрывали плечи, спину и лицо, словно паранджа, но когда Марат приблизился, женщина, оборвав песню, быстрыми движениями пальцев отодвинула пряди со лба, подняла лицо и улыбнулась.
Он сделал ей знак и пошел наверх, к себе. Зажег от ночного светильника факел, добавил света по углам спальни. Сел на гранитный подоконник, с наслаждением сплюнул в пропасть, подобрал одну ногу. Войдя, бродяжка встала в центре комнаты, недвижно, улыбаясь той самой, раздражавшей Марата полуулыбкой, слабой, взрослой. Смотрела с превосходством, с осознанием своей власти.
— Почему тебя называют ведьмой? — спросил он.
От бродяжки пахло соком болотной тыквы. Хмельной напиток производился только на равнине, его доставляли через горы к столу Отца в очень небольшом количестве. Винным погребом заведовала Нири. «Черт возьми, — подумал Марат, — она пьяна; где раздобыла драгоценную брагу? Вскрыла замок на двери кладовой? Околдовала личную служанку Великого Отца? Сегодня она пьет его пойло, а завтра войдет в его спальню и задушит? Рано я решил, что всё здесь понял…»
— Я знаю всё, что знают матери родов, — ответила женщина. — Но я не мать рода. Таких, как я, называют ведьмами.
— Зачем ты рисовала на стенах запретный знак?
— Это знак Матери Матерей. Он был всегда. Это знак четырех Первых Дочерей и четырех Главных Сил. Его нельзя запретить, как нельзя запретить ветер.
— Ветер нельзя запретить, — сухо сказал Марат. — Но знак — можно. В мире есть только одна главная сила — моя. Поэтому я запретил знак Матери Матерей.
— Ты зря это сделал. За это четыре Первые Дочери погубят тебя.
Владыка Города беспечно засмеялся.
За дверью звякнул металл; видимо, стражники услышали шум и проснулись.
Или это не стражники? Или это явились участники заговора? Сцай и его приятели? Тихо перерезали охрану и сейчас готовятся к нападению?
— Я не боюсь Первых Дочерей, — тихо сказал Марат.
— Ты зря не боишься.
— А ты зря не боишься меня.
— Я никого не боюсь. Я была в Узуре.
— Ты лжешь, — еще тише сказал Марат. — Узура нет. Каждый строит вокруг себя свой Узур. Я свой уже построил. Он там, внизу. Подойди… Или я убью тебя.
Ведьма бесшумно приблизилась, и Марат схватил ее за волосы — на ощупь они оказались жесткими, словно проволока. Подтащил ближе к окну. Отбросил занавес, петля оборвалась, и плетеное полотнище упало.
— Смотри. Вот мой Узур. Я потратил пять лет, чтобы его создать.
Но ведьма смотрела не вниз, а в его лицо.
Внизу всё равно нельзя было ничего увидеть. Небо затянуло тучами, как всегда бывало в конце сезона охоты; непроглядная темень расстилалась вокруг Пирамиды. Только у подножия, возле входа в медеплавильни, горели два факела, зажженные вчера по личному приказу Владыки, в целях подержания дисциплины стражников. Сам же Город был погружен в зеленоватый мрак.
— Ты плачешь, — произнесла ведьма.
— Замолчи. И никогда не говори мне про место, где есть всё.