очень нудно 
156 
— Это всё?
— Нет. Другой вариант: сюда приходит Муугу и его банда…
— Кто такой Муугу? — спросил старик, презрительно улыбаясь и трогая щеку лишенным ногтя пальцем; только сейчас Марат увидел, что мизинца и безымянного пальца на правой руке нет, вместо них — обрубки, гноящиеся раны, кое-как перетянутые швейными жилами.
— Он был генералом. На пару с Хохотуном. Потом ты сделал Хохотуна палачом, а Муугу бежал в горы…
— Никогда не мог запомнить их имена, — досадливо прокаркал Жилец.
— Это он возглавлял погоню. Муугу. Он почти взял тебя на болотах, но ты ушел. Он ждал тебя возле Кабеля…
— Да, — перебил старик, морщась. — Кабель мне сейчас не повредит… Спина не гнется… Волосы выпадают. А что с ним стало, с Кабелем? Вывезли?
— Естественно, — сказал Марат. — Корабль, с которого ты сбежал, был собственностью «Биомеха». Думаю, Разъем теперь у них.
— Жаль. Я бы сейчас подзарядился…
— Когда я устроил тебе побег, они сразу поставили у Разъема засаду.
Жилец презрительно фыркнул.
— Да. Я же дурак. Осел наивный. Я сразу к Разъему побегу…
— Они знают, что ты не дурак, — аккуратно возразил Марат. — Они подождали несколько дней, потом забрали Разъем и улетели. Оставили здесь базу. Трое палеопсихологов и подразделение КЭР… Я подчиняюсь лично командиру полевого отряда. Когда я объяснил, что дикари хотят твоей крови, командир сказал: пусть его гонят, но не убивают…
Старик спокойно улыбнулся.
— Гонят, но не убивают? Идиоты. Да я твоего Муугу пять раз мог в болоте утопить! Уяснил? Жаль, здоровья не хватило…
— «Муугу», — сказал Марат, — значит «любитель подраться». Он поклялся, что не остановится, пока не возьмет тебя. С ним идут другие, все — вдовцы… Ты изнасиловал и убил их жен. Они спят и видят, как натянут твою кожу на бамбуковую раму.
— Это мне нравится, — сказал старик; поднял, неловко вывернув плечо, руку, оперся о выступ в стене и встал. — Это лучше, чем Третья Венера… Гораздо! А теперь пойдем пройдемся…
Прошептал еще что-то, судя по тону — ругательство на сложном языке, вроде старого русского, и неловко заковылял к выходу, оставив меч и равнодушно перешагнув через ножи.
Марат несколько секунд размышлял, хитрит ли старый вор, изображая немощь, или в самом деле устал бегать по ледяным ущельям и раскаленным пескам.
Скала имела вулканическое происхождение, изобиловала впадинами и террасами; в затененных, укрытых от ветра местах рос жесткий пустынный кустарник. Помогая себе руками, Жилец медленно спустился к яме, где дрожала и дергала колючим хвостом черно-коричневая тварь, остановился на краю, издал дружелюбный приветственный возглас.
Тварь заскрипела, и меж зубов вышел плоский язык.
— Привет, родной! — произнес Жилец с нежностью, от которой по коже Марата пробежала волна озноба. — Я тоже рад тебя видеть. Извини, я пустой. Жратвы нет. Чего нет, того нет. Сам уже неделю колючки жую, кости старые обсасываю…
Марат встал рядом, старик больно ухватил его за локоть.
— Ближе не подходи, — предупредил он и показал искалеченную ладонь.
— Понял.
Жилец отпустил руку Марата и сказал:
— Это Джо.
— А где его… крылья?
— Отрубил я ему всё, — бесстрастно объяснил старик. — И крылья, и ноги, и клешни. Теперь он — как я когда-то… Только рылом шевелить умеет. Когда я его нашел, он подыхал. То ли больной был, то ли свои подранили… Теперь нас тут двое. Третий месяц вдвоем сидим, за жизнь говорим… Если Джо своих чует, он кричит. И я тогда в пещеру лезу, камнями закрываюсь и жду, когда братва мимо пролетит…
Пчеловолк опять затрясся и воткнул челюсти в песок.
— Во, — одобрительно хмыкнул старик. — Видел? Это он показывает, что меня уважает.
Марат еще раз посмотрел, как вибрирует покрытая наростами бурая спина. Спросил:
— Как ты сюда добрался? Они же едят всё живое… И боятся только воды…
— Ты идиот, — ответил Жилец. — И всегда был идиотом. Твое место на рудниках. Гиперборея, южный полюс, глубина двадцать километров… Там ты будешь хорошо смотреться. А здесь ты осел тупой… Я знал, что эта планета не для тебя.
— Не спорю, — сказал Марат.
Старик ухмыльнулся.
— Пчеловолки, — тихо, но гордо произнес он, — едят животных. А все животные состоят из воды на девять десятых. Я прикинул, что вода ни при чем. Они боятся не воды, а того, что в ней растворено.
156 
