Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
34 
– Ты сомневаешься в словах героя? – Шах попытался любимым шоновским жестом приподнять бровь. Он не узнал, насколько точно ему удалось воспроизвести своего учителя, но нужный эффект был достигнут – человечек пискнул от ужаса и исчез.
– Это ты зря, – сказал Шон.
– Зря?
– Теперь ты от него точно не отвяжешься.
– Ну, – не совсем уверенно возразил Шах, – это мы еще посмотрим.
– Посмотрим, – ухмыльнулся Шон.
– А почему, собственно, ты… – начал Шах и, не закончив фразу, замер.
Шон посмотрел вперед… вправо… влево и, не обнаружив ничего, заслуживающего ТАКОГО внимания, осторожно потряс ученика за плечо.
– А?! – моргнул Шах, выпадая из ступора.
– Ты чего?
Шах моргнул еще раз и ткнул рукой куда-то перед собой.
– Э… Э… К-ха… Э-эльф, – с третьей попытки сумел выдавить он.
– Что? Где? А-а, эльф. – Шон озадаченно нахмурился. – Ну и что?
– Но… Но ведь эльф!
– Эльф, а дальше? Ты что, парень, эльфа никогда не видел?
– Да!
– Ну… – Шон еще раз окинул критическим взором предмет шаховых восторгов, вздохнул и запустил руку в висевший на поясе у Шаха кошель. – В чем-то ты прав. Такое зрелище увидишь не так уж часто.
Из длинных, заунывных, додревних сказок, которые, бывало, рассказывал собравшейся детворе дедушка Пимус, Шах твердо усвоил, что эльфы – это такие очень красивые люди с заостренными кончиками ушей и миндалевидными глазами. Впрочем, что такое миндалины, он тоже представлял не очень твердо, поскольку видел их всего один раз – в колодце, когда рассматривал свое, очень широко зевающее отражение.
И вот сейчас прямо перед ним настоящий, живой эльф сидел, прислонившись спиной к покосившейся каменной стене, и напевал загадочную грустную балладу:
- День назад
- Было небо голубей в сто крат,
- А сейчас его закрыла тень,
- И я ищу вчерашний день. [1]
Мелодия, которую эльф при этом наигрывал на небольшой изукрашенной лютне, показалась Шаху смутно знакомой.
– Песня проигравшегося игрока, – проворчал Шон, выуживая из кошелька четырнадцатигвеллеровую монетку и кидая ее в стоящую перед эльфом пивную кружку.
– А?!
Только сейчас Шах заметил, что сквозь прорехи на блестящей зеленой курточке эльфа явственно просматривается голое тело.
– Но… но…
– Так и будешь стоять весь день на одном месте? – осведомился Шон. – Мне, между прочим, вовсе не улыбается прийти в казино ночью.
– А…
– Ночью там больше вампиров!
Упоминание о кровососущих наконец сдвинуло Шаха с места, но он продолжал оглядываться на эльфа до тех пор, пока герои не повернули за угол.
– Но как же так, – бормотал он, – это ведь…
– Не понимаю, – бросил Шон, – что тебя, малыш, так удивило. Самый обычный эльф. Сидит себе, тренькает на… на этом… папоротнике своем, песенку под нос мурлычет.
– Но ведь эльфы… – Шах замялся, будучи не в силах подобрать подходящий, по его мнению, эпитет. – Они такие… светлые.
– Ага, – буркнул Шон. – Когда трезвые.
– Но… – пробормотал Шах, – я думал, что эльфы пьют только нектар.
– Ага, – повторил Шон. – Бывает, налижется эльф этого нектара по самые брови, сядет посреди дороги и начинает про грязную лужу восьмерную эллу слагать. Так и слагает до тех пор, пока в эту самую лужу личиком не бултыхнется пузыри пускать.
– Но как же, – чуть не плача, протянул Шах. – Все великие эльфийские…
– Да какие они великие, – скривился Шон. – “Что вижу, о том и пою” – вот и все! Нет, чтобы, скажем, марш хороший сочинить или песню походную. Я уж не говорю про сагу, такую… чтоб за душу брала… ну, вроде “Песни о том, как Рейнджеры с Кефирных гор пиво пили”.
– Никогда не слышал, – признался Шах.
– Эх, малыш, – улыбнулся Шон, – ты еще столько не слышал…
– А о чем эта песня?
– Слышал когда-нибудь про королевство Грым-Гиж? – задал Шон встречный вопрос.
– Нет. Из нас, из дудинцев, дальше Плешийграда со Дня Основания никто не добирался. А уж про Королевства…
– И не услышишь, – подытожил Шон. – Потому как заехали однажды в местную таверну Рейнждеры с Кефирных гор – пивка выпить.
– И что?
– И все! – заявил Шон таким категоричным тоном, что у Шаха вмиг пропало всякое желание расспрашивать о судьбе королевства Грым-Гиж, а также Кефирных гор, Сырных холмов и Молочных рек с Кисельными берегами.
– Ага, – в третий раз повторил Шон. – А вот и оно.
– Кто?
– Не “кто”, а “что”, дурилка. Перед тобой, – Шон широким жестом обвел примерно половину улицы, – знаменитое на все Запустенье играло “Приют Стражника”.
34 
