Жестокие слова Карлоса задели Кэт.
– А разве о тебе нельзя сказать того же? – Скрестив руки на груди, пытаясь скрыть торчащие от возбуждения соски, она решила скрыть следы своего смущения за маской сарказма. – То есть, конечно, техника у тебя превосходная…
– Я никогда в этом и не сомневался, Принцесса.
– Но я просто шокирована своей собственной реакцией на такого бесчувственного типа, как ты, – выдохнула Кэт. – Особенно если учесть тот факт, что еще вчера у тебя была другая женщина!
Взгляд Карлоса то и дело возвращался к плавно поднимающейся и опускающейся груди Кэт.
– У меня вчера была другая женщина? – медленно повторил он.
– В золотистом бикини! – обвиняющим тоном заявила Кэт, с ненавистью ощутив очередной укол ревности.
– В золотистом бикини?
– Может, прекратишь повторять за мной?
– Тогда, возможно, ты объяснишь мне, о чем говоришь?
– Золотистый бюстгальтер, – горько произнесла Кэт. – Тот, что я нашла в гостиной!
– Ах да! – Улыбка понимания озарила лицо Карлоса. – Таня Стивенс…Совсем забыл.
Кэт была ошарашена собственным поведением. Она была… Ну, если говорить откровенно, она была абсолютно податливой в руках Карлоса. И разве не продолжала бы она стонать от удовольствия, если б он не прекратил поцелуй? А Карлос ласкал другую женщину лишь день назад и уже забыл об этом! Разве не говорит это о его отношении к женщинам вообще и к ней в частности? Какое счастье, что она не попалась на его удочку!
– Ты занимаешься сексом с женщиной, а спустя сутки уже «совсем об этом забываешь»? – не веря своим ушам, выдохнула Кэт.
– Я не занимался с ней сексом.
Сердце Кэт бешено стучало.
– Так золотистый бюстгальтер совершенно случайно оказался посреди твоей гостиной, вместе с остатками явно романтического ужина?
– Я этого не говорил, – возразил Карлос. – Я просто сказал, что не занимался с ней сексом.
– Но… она этого хотела?
Карлос немного помолчал.
– Разумеется, хотела, – мягко произнес он. – Все хотят. Разве ты сама не продемонстрировала это лишь пару минут назад?
Кэт вздрогнула, но крыть ей было нечем.
– Так кто она?
– Журналистка, – отозвался Карлос. – Которая, по слухам, писала статью обо мне. Я пригласил ее для того, чтобы узнать, с какой стороны она хочет рассмотреть мою жизнь и смогу ли я убедить ее изменить ракурс.
– Зачем кому-то писать о тебе?
– А сама не догадываешься?
– Потому что ты богат? Или потому что ты невыносим?
Карлос мягко рассмеялся:
– Богатство вряд ли можно считать большим достижением. И ты должна знать об этом лучше всех, Принцесса.
И вдруг Кэт вспомнилось фото, которое она заметила в гостиной. На нем Карлос был запечатлен в ярком костюме матадора, с лицом столь же гордым и прекрасным, как и сейчас, но без цинизма, ставшего неотъемлемой частью натуры Карлоса сегодняшнего.
– Коррида, – медленно произнесла Кэт. – Она хотела поговорить с тобой о корриде?
– Конечно, хотела, – согласился он. – Все журналисты хотят об этом поговорить.
– Но почему? Потому что это захватывающее действо или потому что очень немногие выбирают карьеру матадора?
– И поэтому тоже, но все несколько сложнее. – Карлос заметил в глазах девушки немой вопрос. – Уже пятнадцать лет минуло с тех пор, как я бросил корриду, а эта журналистка пыталась выведать, почему я это сделал.
– И почему ты ушел?
– Думаешь, я хочу обсуждать эту тему с кем-то вроде тебя? – насмешливо произнес Карлос. – С женщиной, чье представление о работе сводится к самостоятельной покраске ногтей, потому что мастер по маникюру заболел?
Он заметил, как вздрогнула Кэт при этих словах, но ему было все равно. Карлос дал обещание никогда не говорить о тех днях, никогда не вспоминать ту мучительную боль и ярость, которая бушевала внутри его в годы работы матадором. Боль, связанную не с самой корридой, но с жестоким отцом, который сделал жизнь сына невыносимым кошмаром.
Журналистка испробовала все трюки, пытаясь выудить интересующую ее информацию. Она была предприимчивой, в этом ей не откажешь. Когда интервью не пошло так, как ей хотелось, журналистка предложила позагорать, со смехом сняв с себя верхнюю часть бикини, словно это было самой естественной вещью на свете.
Разумеется, Карлос был возбужден, ведь грудь женщины была полной, чувственной, а губы походили на спелые вишни. Однако ему никогда не нравились женщины, предлагающие себя.