102 
— Это всего лишь совпадение. Во время смерти Валентина Красивого меня рядом не было.
— Замечательно, — улыбнулся инквизитор. — Говорите так и впредь. О том, что вы связаны с этой историей, знает ограниченное число людей, так что не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться.
— А Орден Праведности? Вы ведь в курсе, что они были причастны к моему похищению?
— Это внутренние дела Братства и Ордена. Церковь не станет вмешиваться в ваше противостояние, осуждать кого-то и наказывать. Мы можем лишь рекомендовать не обнажать мечи друг на друга и сражаться с общим врагом плечом к плечу, защищая мир от зла и ереси.
— Скажите, отец Март, а после того, что произошло в Вионе, когда Орден едва не убил епископа Урбана, вы тоже давали лишь рекомендации?
Молодой инквизитор посмотрел на меня с улыбкой, совершенно не вязавшейся с его взглядом:
— У нас не было никаких доказательств, кроме выпотрошенного тела ренегата, от которого Орден отказался давным-давно. Но, говоря начистоту, виновные не избежали наказания, и законникам пришлось постараться, чтобы загладить эту величайшую вину. Мы пришли. — Он указал на дверь. — Вас уже давно ждут. Прощайте, Людвиг. Или до свидания. Даст Бог, мы еще встретимся.
Я пожал ему руку, толкнул дверь и увидел Гертруду.
Она с ногами забралась на подоконник, неспешно беря ягоды черной черешни с большого овального блюда и рассеянно выплевывая косточки прямо в окно, на кроваво-красную, словно ветецкий кирпич, черепицу, где хлопали крыльями голуби, прилетевшие сюда с площади Петра, самой большой в Ливетте.
Покосилась на меня краем глаза, не донесла очередную черешню до рта и спросила:
— Почему ты так смотришь?
— Очень непривычный наряд. Для тебя, — уточнил я.
Вопреки обыкновению Гертруда была в серо-коричневом закрытом платье из плотной ткани, слишком простом и блеклом, чтобы она когда-нибудь даже посмотрела на него, не то что выбрала. К тому же застежки на спине оказались настолько тугими, что я не избежал пары насмешек с ее стороны, когда помогал их расстегнуть.
— Разве ты не знал, что женщины — сосуды греха, спасибо за это нашей праматери Еве? Мужская одежда и белый цвет — слишком вызывающе для Риапано. Я сама по себе вызов. Ведьма, пускай и крещеная, здесь очень редкий гость.
Я понимающе кивнул — Гертруда попала в святой град лишь потому, что она магистр, представитель Братства, можно сказать, политик и дипломат, находящийся здесь до тех пор, пока из Арденау не пришлют более удачную замену. Ну и еще потому, что ее родственник получил кольцо рыбака, и это открыло для нее кое-какие двери.
Но даже, несмотря на то, что Адриан V был ее дядей, Гертруде приходилось соответствовать правилам Риапано, и это касалось не только одежды. Ни родственные связи, ни должность магистра не спасали ведьму от внимания святого официума. За ней тенью ходил невзрачный человечек инквизиции, сейчас ожидавший ее в коридоре, а запрет на использование волшебства был наложен строжайший.
Разумеется, это ее страшно бесило, но она согласилась играть по чужим правилам, пока находится в пределах папского города.
— Ты прочтешь письмо, Людвиг? Оно пришло вчера.
Ее глаза уже не были голубыми, как во время нашей последней встречи, потемнели, заволоклись дымкой золотистой охры. Особенность колдовского дара, наложенного на дар стража, — летом и осенью Гертруда кареглаза, во все остальное время года ее радужка разной степени синевы. От темно-фиолетовой до ярко-голубой.
Я повертел в руках узкий конверт из зеленоватой бумаги, запечатанный перламутровой печатью с эмблемой Братства. Приложил палец, растворяя замок, развернул бумагу, прочел незашифрованный текст. Хмыкнул.
— Что там?
— Как будто ты сама не знаешь, — усмехнулся я.
— Приятно слышать, что ты считаешь меня всеведущей, Синеглазый. Но я и вправду не знаю. Меня всего лишь попросили передать тебе его.
Я протянул бумагу ей, сам сцапал из тарелки несколько черешен, глядя, как она пробегает взглядом по строчкам.
— Мириам благодарит тебя за работу. И она опечалена смертью Рансэ. — Гертруда вздохнула. — Еще один из нас ушел. Ты смог его похоронить?
Я лишь покачал головой. Не смог.
— А его кинжал?
Порывшись в саквояже, я достал завернутый в ткань и перетянутый бечевкой сверток. Положил перед ней:
— Он здесь. Я отправил его сам себе через «Фабьен Клеменз». Возить второй клинок по всему миру было слишком рискованно.
102 
