Глава девятая

Да, отшумели, отблистали веселые годы пятидесятые, как молодое игристое вино. Потому что впереди уже выстроились в нетерпении еще более азартные, несравненные годы шестидесятые. Тут тебе и люди, и собачки наперегонки устремляются в космос, тут же экзистенциалисты, «битлы», кукуруза, а еще наши записные бунтари—поэты, так и не убедившие нас до конца: «то ли гении они, то ли нет еще».

Удивительное дело: в годы горбачевского маразма в страну хлынула безудержным потоком всякая порно и псевдо культурная муть. Такое впечатление, что где—то за вершиной Арарата было устроено огромное отхожее место, куда в течение всего двадцатого века собиралось дерьмо из—под всего сущего. Собиралось, чтобы однажды прорваться и выплеснуться на наше заплутавшее отечество, затопив его, аж по самые кремлевские флагштоки.

Не так было в шестидесятые. После долгих лет изоляции в страну ворвалась интеллектуальная стихия небывалого напора. Невозможно перечислить всех поэтов, писателей, художников, композиторов, о существовании которых мы имели лишь смутное представление. И вдруг все это невообразимое богатство заполнило нашу жизнь. Запросто, идя в гости, мы брали с собой «иностранку» с прозой Альберта Камю или новый альбом Матисса, Ван Гога. Делали это не для форса, намне терпелось, нас переполняло желание поделиться с друзьями своим потрясением от знакомства с «Едоками картофеля». И мы до утра сокрушались по поводу отрезанного уха гениального художника. И уха было жалко, и Ван Гога, а самое главное — очень досадно, что происходит это в иных, недоступных для нас цивилизациях.

Могут возразить, дескать, мир был иной. Не правда, мир все тот же. Люди в стране были другие. Каждый получает то, что ищет. Красота шестидесятников оплачена кровью Второй мировой. Вспомните Галича, Окуджаву, Высоцкого. Кого из современных парней с гитарой в руках можно поставить вровень с ними? Есть несомненная связь между войной и шестидесятниками, увы, такова дорогая цена всего положительного, что твориться на нашей планете. Посмотрите, до чего лихо произрастает чертополох на земельных угодьях, и какого труда стоит человеку выпестовать полезную огородинку.

Я полагаю, именно с шестидесятого года началось мое всепоглощающее увлечение чтением книг. В нашем доме хранилась прекрасная библиотека, одна из лучших в городе. Отец всю жизнь приобретал книги, еще до повального макулатурного бума, перечитал практически всю мировую классику. Любовь к книгам передалась и нам, детям. Я читал запоем, ненасытно, круглыми сутками. И за это тоже нижайший поклон моим драгоценным родителям. В шестидесятые я жил, как библейская птаха, нимало не беспокоясь о завтрашнем дне. Годами сиживал на родительском попечении, нигде не работал, не учился. Днем отлеживался, водил дружбу с такими же оболтусами, а по ночам погружался в книжное безбрежие. Зимой ли, летом любил кружить по спящему Луганску, часто сам, иногда с товарищем. Родители без лишних истерик и упреков наблюдали мою беспечную жизнь.

Друг мой, Костя Боровков из нашего двора, тоже был большим любителем чтения книг, но и большим специалистом на всякого рода экстравагантные выдумки. Мог закупить дюжину вина и разнести в течение дня по всему городу, чтобы потом ночным гулянием кочевать от одного схрона к другому и подетски радоваться очередной находке. Костя был врожденный интеллигент, очаровательно умен, высок, строен. Байроновский его портрет дополняли дорогие очки. Оскорблений не прощал, всегда призывал обидчиков к ответу, частенько не успевших разглядеть за элегантным пенсне взгляд твердый и непреклонный.

  175