9

В субботу Шатци пригласила всех поужинать где-нибудь, поэтому сразу после полудня они отправились стричься к парикмахеру по фамилии Вицвондк. Народу было полно, очередь стояла даже на улице. По субботам все ходят стричься.

— У меня дома по субботам все моются, — сообщил Дизель.

Тип, растянувшийся в кресле и намыленный до ноздрей, продолжал скрести себе горло, но в таком положении он, конечно, не мог плеваться и поэтому держал все внутри. Вы просто изводились, думая, как бы он отхаркался в подходящий момент. Под потолком вращались лопасти вентилятора, трепали волосы, щетинки и рекламы бриллиантина и туалетных вод. Желтые стены, зеркала с портретами Бриджит Бардо, никогда не старевшей в сердце Вицвондка, кто-то говорит, что его выгнали из дома, потом рассказывает о девочках, что-то в этом роде, Вицвондк — парикмахер: по четвергам он стрижет бесплатно, «я знаю почему, но никогда не скажу». Пумеранга стригли «под ноль», Гульд просил «срежьте как можно меньше, пожалуйста». Дизеля стулья не выдерживали, он стоял, прислонившись к умывальнику, поэтому Вицвондк влезал на табуретку, влезал, и спускался, и стриг, постепенно переходя выше, к самому пробору на затылке. В любом случае, уже целый час все стояли на жаре в очереди и ждали.

— Технический нокаут в третьем раунде, — сказал Гульд.

— Дерьмо, — не смолчал Дизель, доставая из кармана замусоленную купюру и передавая ее Пумерангу. — Хоть бы мне кто объяснил, как он держался на ногах все это время.

— Говорят тебе, это такая падаль.

— Не нужно заставлять художника торопиться, а Горман — артист, — не сказал Пумеранг, запихивая купюру в карман.

— А что говорит Мондини? — поинтересовался Дизель.

— У Мондини была такая рожа, что он не мог и слова сказать. Говорит, что Ларри — хитрец, поднимается на ринг и танцует танго.

— Ла-ла-ла-ла.

— Следующий, — вызвал Вицвондк.

Мондини был тренером Ларри. Учитель, как его называли. Именно Мондини открыл талант Ларри. У него была жесткая курчавая шевелюра, похожая на ежик для мытья посуды. С ним целая история.

ПУМЕРАНГ: Мондини был сантехником, мало что понимал, но работал. Он влюбился в бокс, когда ремонтировал сортир в спортзале. В первую валялся на полу шесть раз. Вернулся в раздевалку, переоделся, вышел и подождал, чтобы встретиться с тем, кто его валил на пол. У этого типа была русская фамилия Козалькев. Мондини не держался на ногах, так был избит, но незаметно следил за ним, пока этот тип не зашел в бар. Мондини отправился следом. Заказал пиво и уселся рядом с русским. Немного выждал и затем сказал: «Научи меня». На счету Козалькева было пятьдесят три боя, он продавал встречи и время от времени договаривался с салагами, чтобы улучшить свой результат. «Иди в жопу», — ответил он. Мондини, сохраняя полнейшее хладнокровие, вылил пиво ему на штаны. Завязалась потасовка с пинками и швырянием стаканами, которую еле остановили и которая закончилась в камере полицейского участка. Целый час они пребывали в полумраке и тишине. Потом русский сказал: «Первое. Боксом занимаются только если очень хочется. Неважно чего». По утрам они изучали, как бить в поясницу так, чтобы рефери не заметил и чтобы заявить, что противник вертится. А между прочим, удар кулаком в поясницу — это такая штука, от которой искры сыплются из глаз.

ДИЗЕЛЬ: Мондини говорил: для того чтобы научиться боксировать, достаточно одной ночи. И нужна целая жизнь, чтобы научиться бороться. Он бросил спорт в тридцать четыре года. Обычная карьера, единственная запоминающаяся встреча. Двенадцать раундов в Атлантик Сити, противник — Барри «Кинг» Муз. Каждый из них — четырежды на полу. Казалось, что они хотели лишить себя жизни. Последний раунд провели, держась друг за друга, в полном изнеможении, голова к голове, руки их свисали вдоль тел, кулаки болтались в пустоте, словно языки колоколов: последние три минуты они занимались тем, что злобно оскорбляли друг друга. В конце концов победу присудили Музу, имевшему связи. Мондини пытается забыть об этом. Но однажды, когда все сидели перед телевизорами — в Атлантик Сити происходило что-то, похожее на убийство, — кто-то слышал бормотание: «Прекрасное местечко, я как-то раз провел там неделю, а другой раз — воскресный вечер».

  18