Здесь и сейчас

Честно говоря, я плохая мать. Это неоспоримый факт, установленный опытно-экспериментальным путем. Начать с того, что у здешних женщин к тридцати двум годам образуется по пять-шесть отпрысков, у меня же один сын, которому я – куда деваться? – не уделяю должного внимания. Да чего там – я о способах заточки оружия знаю больше, чем о любимых конфетах дитяти. В свои неполные пять Риан самостоятельно доводит до белого каления нянек, уже учится фехтовать детским мечом, а Нен-Квек, отец единственного нынче стражника-кехчи и соратник мужа, обучает мальчишку стрелять из всего подвернувшегося под руку и пакостить. В последнем оба преуспели, но я спокойна. Кехчи скорее умрет, чем позволит нанести вред сыну хозяина. А убить Нен-Квека не так просто. По крайней мере у тридцати известных мне мертвецов не получилось.

Когда Нен занят, малыш иногда проводит время в здании городской стражи, чаще всего в кабинете Крима-старшего. Или запускаем его в камеру вещественных доказательств, он там играет: обрисовывает ветхие долговые расписки, примеряет кожаные куртки с дырками на груди, с воинственным визгом размахивает дубинками. Иногда я или Роннен – или еще кто-нибудь – проверяем, как у мелкого дела, мимоходом показываем «любопытный» удар, и тогда у ребенка наступает счастье. Махать крепкими тяжелыми предметами он может бесконечно. Ну, полчаса точно может.

Оружие посерьезней мы храним отдельно. Как ни крути, а если боевая секира, упав с полки, оттяпает Риану ногу, то будет у нас одноногий наследник. Муж собирается учить малого фехтованию с шести лет. Вот только зря он это сказал при Риане. Теперь сынуля считает дни – время от времени спрашивает, сколько осталось. И не успокаивается, пока не назовут точную цифру!

Мое участие в воспитании отпрыска ограничивается торопливыми поцелуями, строгим: «Ну разве так держат рогатку? Дай, покажу… И не смей стрелять по людям, пока не научишься, не позорь семью!» – и объяснениями с няньками. О правилах общественной морали буду говорить с ребенком, когда подрастет – сейчас бессмысленно.

Иногда в голову лезут дурацкие мысли. Типа действительно ли я люблю сына. Люблю, дело не в этом. Просто я плохая мать, занятая вместо игрушек и пеленок трупами и беготней по свидетелям.

Но все же не настолько плохая, чтобы не обратить внимание на деловитого сына, топающего по коридору в направлении моего кабинета. Сама я как раз выходила перекусить.

Нянька едва успевала за малышом. Мне всегда было интересно, почему здесь в няньки идут исключительно раскормленные коровы? Возможно, детишки с младых ногтей приучаются вести себя прилично? Ой, вряд ли…

Что странно – Нен должен зайти к мальчику вечером, и сам Риан об этом прекрасно знает. Смутное представление о дисциплине ему внушить удалось.

– Эй, ребенок! – Сын обернулся. Радостно заулыбался, кинулся ко мне.

– Уж простите, госпожа Иана, – затараторила нянька, – совсем с этим сорванцом покоя нет. Выдумал, понимаете, дядьку какого-то, все твердит, будто разговаривал с ним…

– Молчи! – И когда мальчишка успел перенять властные ронненовские нотки в голосе? Не важно. Сердце у меня пропустило такт.

– Ты видел дядю, Риан?

– Ага! Он мне дал вот! – Малец разжал кулачок. Теперь в висках забухало. На запачканной ладошке лежала конфета.

Обычная.

«Красная Шапочка».

Я уже и забыла, как они выглядят.

Спокойно, Яночка. Кажется, здесь пахнет паленым. Не ори.

– Разве я не говорила тебе, Риан, что брать сладости у незнакомцев нельзя?

– Да. Но это… – Ребенок подумал и по слогам отчеканил: – До-ка-за-тель-ство!

  25