ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Возвращение пираньи

Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... >>>>>

Жажда золота

Неплохое приключение, сами персонажи и тема. Кровожадность отрицательного героя была страшноватая. Не понравились... >>>>>

Женщина на заказ

Мрачноватая книга..наверное, из-за таких ужасных смертей и ужасных людишек. Сюжет, вроде, и приключенческий,... >>>>>

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>




  42  

Самое обидное, что «сказку» даже не сымитировать. «Мифотворчество» – сложнейший процесс, тянущийся из незапамятных времен, развивающийся и изменяющийся вместе со своей страной. Он сложнее самой культуры, ибо древнее ее.

Объяснять суть «мифотворчества» долго и сложно. Но действие его проявляется в одном: способно ли еще данное время оставить по себе легенду или, на худой конец, сказку. Особенность этой «легенды-сказки» в том, что она реализуется в умах зрителей, свято верящих, что в их стране все еще способны происходить самые невероятные фантастические вещи.

Советский Союз был страной, практиковавшей государственный магизм. Сказочная мумия до сих пор лежит на главной площади и пребудет там вечно. Каббалистические советские пентакли мертвой Родины все еще украшают кремлевские башни.

Россия щедро кормится подземными водами векового божьего страха. Поэтому в ней до сих пор возможно все. Художественное живет наравне с реальным.

Германия – благополучная страна отмершей мифологии. Легенды, саги, эпосы – все в прошлом. Не будет больше ни розенкрейцеров, ни тевтонов. Ни гномов, ни эльфов, ни Лесного Царя…

А ведь остальные страны фашистского договора как-то выкрутились. Та же Австрия. Может, Альпы помогли, сберегли в пещерах волшебство? Италия опять-таки все сказочное сберегла. Но там на страже мифологического стоит Ватикан.

Япония… Она еще и поделиться сказочным может: один Годзилла чего стоит.

А Германии – все, конец. Дремлет коматозным потребительским сном. Да и тот под цензурой…

Творог

Я поделюсь с вами жизненным опытом. Такой вы точно не переживали. Я допускаю, что вы венчались под водой и разводились в жерле вулкана. При этом я уверен, что никто из вас никогда не покупал слойки с творогом в переходе метро на станции «Площадь Ильича». А вот я однажды покупал и расскажу об этом.

Угораздило меня проголодаться и решил я отделаться малым общепитовским злом. Я почему-то подумал, что творог менее отравоопасен, чем, к примеру, мясо или сосиска. Творог – начинка типично пацифистская. С кислым плаксивым бабьим душком – тво-ро-жок. Пищевую «травоядную» семиотику никто не отменял. Скажи мне, что ты жрешь, и я скажу, что ты за пацан. Думаю, на зоне не стоит говорить про творог, потому что сразу опустят…

Ларек находился в подземном переходе, цена слойки с творогом – восемнадцать рублей. За стеклом торговали две продавщицы, обе похожие на Чингачгука в исполнении Гойко Митича[9] – непреклонные красно-коричневые лица с мужскими волевыми морщинами. Первый, Митич, неопрятно поедал что-то мучное, второй, Гойко, занимался не менее антисанитарным делом – пересчитывал мелочь.

Обратился я сразу к обеим – и к Гойко, и к Митичу: «Мне две слойки с творогом, пожалуйста», – и протянул в оконце пятьдесят рублей.

Митич, как ворона с сыром, то бишь с пирожком во рту, призадумалась, строго оглядела меня, но торговли не начала. Я согнутым, как клюв, пальцем, постучал по стеклу в том месте, где находился нужный лоток: «Мне две слойки. С творогом. Две! – и для пущей наглядности показал рогатую „викторию“. – Две! Слойки!»

Гойко продолжала увлеченно заниматься монетками, точно выбирала, что пойдет на монисто. Митич, хоть и нехотя, но решила обслужить. Взяла было щипцы, дважды вхолостую щелкнула ими, пытаясь ухватить неподатливую слойку. Взялась за дело пальцами. Брезгливо, как крысу, прихватила слойку, швырнула в пакет. А потом вынула изо рта свой пирог (может, самсу или хачапури – я не разглядел родовой признак) и сунула в тот же пакет: пожал-те! Жри, бледнолицый!

Я сказал себе: «Спокойно, „индейцы“ просто устали. Шутка ли, все утро в ларьке, а до этого годы в американской резервации, испитые от огненной воды предки. Надо по-хорошему, надо вежливо».

– Вы мне случайно бросили в пакет свой пирог. Мне он не нужен. Потрудитесь заменить его на слойку с творогом.

Насупленные индейские брови срослись над переносицей в крылатый орлиный размах. Плечи расправились. Митич, как вождь, скрестила руки.

Чувствуя, что «разжигаю» национальную рознь, я решил все же побороться за свои права:

– Вы не поняли? Вы мне бросили в пакет надкушенный пирог…

С недовольным видом Митич выудила из пакета свой объедок, схватила с лотка замену и запихнула в пакет. Глянула исподлобья. Теперь доволен, кондопога?[10]

Я понял, что слой толерантности на мне довольно тонкий и нестойкий: доли микронов, чуть проведи по мне ершиком – позолота слезает и показывается тусклая латунь шовинизма.


  42