Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
63 
– Не плачь, Мудрая Пегги, я к тебе еще приеду! Вот честное слово! А хочешь, я тебе свой ноутбук подарю? В футбол будешь играть… Ну не плачь, а? Пап, можно? – тут же снова бросился он к отцу, просительно заглядывая ему в глаза: – Пап, можно я Мудрой Пегги ноутбук свой подарю? Ну, пожалуйста, пап… Она такая классная…
Опомнившись, Таня тут же решительно пресекла этот его порыв, не дав Павлу Беляеву и рта раскрыть. Проговорила торопливо и весело:
– Гришук, да некогда твоей Мудрой Пегги в футбол-то играть! Ее вон подружки на скамеечке заждались, все глаза проглядели! Вот приедешь к нам в гости, тогда и поиграете. В следующий выходной и приезжай! А Мудрая Пегги тебе пирогов напечет с картошкой. И борща наварит. Тебе же понравились ее пироги?
– Ага…
– А мне? – поднял на Таню веселые глаза Павел. – Мне тоже можно на пироги? Я тоже хочу!
– Ой, да пожалуйста! – засияла Таня ему навстречу так радостно, что тут же себя и одернула – вот же деревня! Нельзя так откровенно радость свою выражать, прямо неприлично как получилось… Да еще и краска свекольная ударила по щекам, закипела огнем смущения. Вот и стой теперь перед ним смешной матрешкой, глаза в пол опустив, раз сдерживать не умеешь порывы свои простодушные…
– Тань, спасибо тебе, – тихо поблагодарил Павел, – так меня выручила, сама не знаешь… Вот, возьми, Тань…
– Что это? – уставилась она в недоумении на денежные купюры в его руке. – Ты чего это, Павел? С ума сошел? Зачем?!
– Ну как это – зачем? Говорю же – выручила меня сильно! А ты как хочешь? Чтоб я спасибо сказал и ушел навеки?
– Ну да… То есть нет, не навеки… Не знаю… Ой, чего это я… Да ну тебя, запуталась! – рассмеялась она вдруг легко. – В общем, убирай свои деньги к чертовой матери, понял? Мы с бабкой Пелагеей твоего Гришука за просто так полюбили, а не за деньги! И еще его привози, если приспичит вдруг с отъездом каким. И просто так тоже. Просто в гости…
– Ладно. Спасибо. Спасибо вам, конечно, – неловко затоптался в прихожей Павел Беляев, улыбнулся виновато и неуклюже. И вовсе он в этот момент не походил на мужика из телевизора, как Тане вдруг показалось. Мужик как мужик – скромный, растерянный… – Гришук, прощайся давай да поехали домой, – весело обернулся он к Грише, небрежно запихивая деньги в карман куртки, – я устал, как собака, прямо из аэропорта к вам рванул…
– Не плачь, Пегги… – жалобно задрожал голосом Гриша, обнимая старуху за сухой стан тонкими ручками. – Ну не плачь. Я правда буду приезжать к тебе, часто-часто. И скучать буду…
– Да я не плачу, Григ, – хрипло проговорила бабка Пелагея и всхлипнула, исказив на этом последнем всхлипе красивое, придуманное себе мальчишкой имя практически до неузнаваемости. Не звонкое да нежное Григ у нее получилось, а глухое да грубое – Хрыг… Смешно. Павел и Таня даже прыснули потихонечку, но рассмеяться вслух не решились – проявили обоюдную деликатность.
– Ну все, дамы, пока! Пошли мы, – потянул мальчишку к выходу Павел. – Поздно уже, а нам еще в школу собраться надо. Каникулы-то кончились! Еще раз спасибо вам, всего доброго…
От звука захлопнувшейся двери бабка снова всхлипнула протяжно и тоненько, ушла доплакивать свое горе на кухню. Таня подошла к небольшому зеркалу в прихожей, взглянула на себя настороженно – чего это с ней? В такое смущение сама себя ввела, когда Павлу Беляеву дверь открыла, что прямо куда с добром…
И сердце до сих пор неровными толчками колотится, как у малолетки влюбленной. Оно и понятно, конечно, оно и не грех в такого мужика влюбиться, только ей-то это зачем? С таким же успехом, например, можно в кого-нибудь и впрямь из телевизора влюбиться да сидеть таять себе потихоньку перед экраном. В Андрея Малахова, например. Или во Владимира Соловьева. Они же оттуда, из телевизора-то, ни румянца ее свекольного не разглядят, ни глупых восторженных глаз, ни округлостей природных деревенских… Нет, зря она так засмущалась перед ним, перед Павлом Беляевым. Еще подумает чего – смеяться будет. Хотя и не до смеха ему, похоже. Видно, что переживает сильно предательство этой… Жанны своей, будь она неладна. И чего бабе еще от судьбы надобно, вот кто бы объяснил это ей, глупой Тане Селиверстовой? И красота у нее есть, и жизнь интересная да богатая есть, и муж у нее Павел Беляев, да еще и рыжий Гришук с ясными синими глазами к ней в жизнь подарком свалился… Море-океан счастья, и с верхушечкой даже. А она взяла и ушла. Обездолила обоих мужиков. Зачем? Глупая, что ли… А может, и не глупая, может, заелась просто. Большим счастьем, наверное, как и большими деньгами, запросто объесться можно. А сытый до отвала человек про голод забывает. И про то забывает, что в настоящем голоде хлеб да вода – уже и есть счастье…
63 
