Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
47 
– Это точно, – расхохоталась я. Электричка! Красота. Улыбка еще не сошла с моих губ, я покосилась глазами в зеркало заднего вида и подумала – ведь я впервые вижу Журавлева не в костюме, а в человеческой одежде: в светлых вельветовых брюках (к слову сказать, даже не заляпанных ничем) и в полосатой рубашке поло. На длинном тонком запястье руки – дорогие часы с коричневым кожаным ремешком. Классика. Кажется, настроение у Синей Бороды было – ничего, подходящее, близкое к человеческому тоже, поэтому я решилась и задала тот вопрос, который мучил меня вот уже третий день.
– А можно спросить, почему вы все-таки решили оставить меня на работе? – выпалила я и постаралась унять волнение. Не спросить я все равно не могла, мне надо было знать. Правда, никто не обещал, что он ответит честно.
– Почему? Ну, может, потому, что меня устраивает ваша работа? – неубедительно ответил он.
– Да, но я же не профессионал. Вы сами сказали: куда глаза смотрели, наверное, я был не в себе...
– Это да, – не стал спорить он.
– И вся эта моя история с дипломом, с трудовой. Почему? Поймите меня правильно, я очень вам благодарна, эта работа мне очень нужна. Я просто интересуюсь.
– Любопытствуете? – иронично уточнил он.
Я кивнула. Он помолчал, а потом сказал:
– Так именно по этой причине я вас и оставил.
– По какой?
– Что вам эта работа нужна. – Он развел руками и выразительно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
Я нахмурилась. Объяснение не работало.
– Она много кому нужна.
– Да, вы правы. Много кому. Любой студент будет счастлив ее заполучить. Да и выпускник тоже. Знаете, сколько их у меня уже было?
– Вот именно! – закивала я. – Вот именно.
– Что именно? – вздохнул он. – Все они приходят, работают год, от силы два, потом сдают экзамен и уходят искать собственную практику. Порой забирая с собой парочку моих клиентов. И на каждом углу кричат, что были правой рукой самого Журавлева. А вы...
– А я завести собственную практику не могу, – осенило наконец и меня.
– По крайней мере, не в ближайшие шесть-восемь лет.
– Да что уж там, не в этой жизни, – согласилась я.
– Работаете вы хорошо и условиями, кажется, довольны. Что, кстати, тоже редкость. Все, кто метит в адвокаты, имеют аппетиты куда более «здоровые». Так что все объяснимо и банально, – закончил он, окончательно развеяв мои глупые, как оказалось, сомнения. С чего я вообще взяла, что он может интересоваться мной как-то противоправно? Его интерес – исключительно в рамках Трудового кодекса. Да он вообще ничем другим, кроме работы, не интересуется. Именно поэтому он такой известный адвокат. Мне бы выдохнуть с облегчением, но я... почему-то почувствовала необъяснимую грусть. Даже не саму грусть, а только эхо от нее, только легкое дуновение ветерка. Неуловимое минутное сожаление... о чем? Я сама не знала. Что все объяснилось так... элементарно? Устал человек от смены персонала, хочет, чтобы с ним работал кто-то, кто не метит, по большому счету, на его собственное место. Что в этом такого?
Ничего. Абсолютно. Только вот... у меня же было какое-то странное чувство, что этим все не ограничивается. Хотя что я знаю о чувствах? При отсутствии личной жизни? Самое сильное чувство, которое я испытала за свою жизнь, – это чувство плена, не покидавшее меня долгие годы. Ощущение плена. И вот, когда я свободна, мне становится грустно. И я сама не могу сказать почему. Я посмотрела украдкой на тонкий сосредоточенный профиль моего босса, моей Синей Бороды и задумалась. Ведь он, по сути, совершенно лишен всего того, что принято считать жизнью, в чем принято видеть смысл. Бежит, читает бумаги, забывает поесть или даже сменить рубашку. Зачем? Чтобы заработать еще денег? Да, это я понимаю. Деньги – это то, что я очень понимаю. Но разве у него их нет? А если они у него есть, почему же, глядя на него, очень трудно сказать, что он свободен? Нет, он просто в другом плену, в плену своего дела. И этот плен разрушить еще сложнее, чем мой. Мне для полного счастья или, вернее, для полной свободы достаточно пары кед и работы, которая обеспечит меня творожками и комнатой с подоконником. Ему – моему шефу – нужно значительно больше. И он даже не может оторваться, чтобы увидеть рядом с собой живого человека. Вот, опять читает какую-то статью. Что в ней такого? Интересно, а есть ли у него друзья?
– Вероника, нам пора меняться. И, кстати, заправиться тоже, – отчеканил он, прервав сумбурный поток моих необъяснимых мыслей.
47 
