очень нудно 
68 
В окнах Надиной квартиры на третьем этаже вовсю горел свет. Она остановилась, долго смотрела на желтые квадраты, потом, не выпуская Сашиной руки, решительно открыла дверь подъезда. И так же решительно начала подниматься по лестнице. Саша ни о чем ее не спрашивал, просто шел следом, и все. И она очень благодарна была ему за то, что он ни о чем ее не спрашивает…
Когда-то в ее жизни уже было все это. Давно, еще до Вити. Она тогда влюбилась очень. В художника, жившего в мансарде старого дома на соседней улице. И вот так же, держась за руки, они поднимались и поднимались каждый вечер по своей лестнице, и казалось ей, что лестница эта ведет прямиком на небеса, к счастью, к свободе, к разгорающейся костром любви… А в один из вечеров ее отыскала там мама. Постучала в дверь громко и требовательно, как грозный Командор, вошла решительно, собрала разбросанную впопыхах на полу одежду, молча кинула ей на кровать. Не взглянув даже на объект Надиной любви, а лишь мотнув презрительно головой в его сторону, спросила тихо:
— Это что, ты с ним, что ль, собралась гнездо вить? Совсем с ума сошла? Они ж все пьяницы, эти художники. Одевайся, пошли…
Надя помнит, как она послушно и торопливо напяливала тогда на себя джинсы и рубашку, как спускалась вниз по лестнице, подталкиваемая мамой небрежно в спину, и казалось ей, что счастье уходит из нее с каждой ступенькой, уходит безвозвратно и навсегда…
Она больше никому и никогда не отдаст своего счастья. Она сейчас крепко возьмет его за руку и никому не отдаст. Потому что это только ее счастье. Вернее, ее и Сашино. И пусть будет впереди то, что будет. Кто бы сейчас в квартире ее ни ждал. Витя ли, мама ли — все равно. Не отпуская Сашиной руки, она достала ключи из кармана ветровки, открыла быстро дверь.
В прихожей тоже горел свет, из комнаты доносилось глухое бормотание телевизора. Тут же взгляд ее упал на сваленные в углу прихожей огромные чемоданы. Конечно же, она их узнала — это были Витины чемоданы, с которыми он уходил от нее в тот вечер. Боже, это что же — и впрямь месяца с тех пор прошло?!
Скинув туфли, она прошла в комнату, по-прежнему держа Сашу за руку. Витя мирно спал в кресле перед телевизором, сложив крепкие мускулистые ноги на журнальный столик. На самом краю стола примостились и грязные тарелки одна в одной. Отчего-то пронзил ее очень неприятно вид этих грязных тарелок, как давеча пронзили потные залысины на его лбу. Нет, нет, больше не надо ей этого. Ни за что, никогда…
— Витя! Проснись, Витя! — затрясла она его за плечо. — В чем дело? Почему ты вернулся?
— Ой, привет… Я что, заснул? Где ты так долго ходишь, Надежда? Час ночи, а тебя нет…
— Вить, почему ты здесь? Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось. А что вообще должно случиться? Ты моя жена, здесь мой дом, и я имею право в любое время…
— Нет, Витя, не имеешь. Ни прав у тебя нету, ни времени. Уходи. Ты же от меня ушел, насколько я поняла? Вот и уходи.
— Так. Ладно. Потом поговорим. Посмотрим, как ты запоешь…
Витя набычился грозно, перевел взгляд на стоящего рядом с Надеждой Сашу, запахнул на голых ногах полы полосатого махрового халата. Потом произнес медленно, со злобным придыханием:
— Все, парень, уходи. Попользовался моей бабой, и вали отсюда. Чего тебе еще? Алиби она тебе предоставила, и хватит с тебя. Скажи спасибо, что за решетку не угодил. Иди отсюда, парень. Не видишь, тут муж с женой разбирается?
— Да ладно тебе, Вить. — Спокойно и устало, даже равнодушно как-то проговорила Надежда. — Не будет у тебя с женой никаких разборок. Хватит. Это тебе придется отсюда уйти, потому что не люблю я тебя. Да и ты тоже… А он никуда не пойдет. И насчет алиби ты не прав. Это не я его спасла, это он меня спас. От тебя и спас. Потому что так, как я с тобой жила — это преступление самое настоящее, стопроцентное. У нас с ним алиби теперь одно на двоих. Любовь называется. Слышал про такое? Так что одевайся и уходи. Это мой дом. И это моя жизнь. Уходи, Витя. Если хочешь, дели эту квартиру через суд. Затевай процесс. Все равно проиграешь, я ж юрист как-никак. А завтра я еще и велосипед себе куплю. Обязательно куплю…
— Какой велосипед? Причем тут… — взвился было грозным фальцетом Витин голос и осекся. Затих испуганно. Потому, наверное, что прозвучало в голосе бывшей жены что-то особенное. Незнакомое, очень решительное, очень резкое. Не допускающее никаких к сказанному апелляций. А для Вити так совсем уж страшное и непонятное. И правильно, она ж никогда не позволяла себе раньше ничего подобного. Сама столько времени приучала его к своей покорности, и вдруг дала под дых резко и больно. Он сник как-то сразу, будто и впрямь его ударили, будто воздух из него весь вышел, а вдохнуть новый просто сил не нашлось. Молча и неуклюже выкарабкался из кресла и, прихватив висящую на спинке стула одежду, поплелся в ванную. Вышел оттуда одетым уже и причесанным, подошел к сваленным в углу прихожей чемоданам, задумался. Потом осторожно заглянул в комнату…
Саша с Надеждой, стоя у окна, целовались упоительно и до самозабвения, и никакая сила не смогла бы их сейчас оторвать друг от друга. Руки Сашины по-мужски властно обхватили ее всю, и ладонь очень уж по-хозяйски устроилась где-то в районе талии, аккурат на презренной складке «пояса шахидки». И чувствовала она себя там, судя по всему, распрекрасно. Подумаешь, складка. Зато — любовь…
68 
