Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
70 
– Что же это, Настюха, господи… Я же чуть не умер без тебя… Прости меня, ладно?
* * *
– Мам… Ты чего в темноте сидишь? Электричество экономишь, что ли?
Марина сильно вздрогнула от Машкиного сонного с хрипотцой голоса, резко обернулась от окна:
– Господи, напугала… Ты дома разве? Ничего себе… А я звонила на мобильник – ты трубку не брала…
– Ну да, правильно, не брала. Я заснула, мам. Я ж не лунатик, чтобы во сне по телефону разговаривать. Хотела на пять минут прилечь и заснула… А что, правда в доме электричества нет?
Широко зевнув и вздрогнув всем телом, она шагнула к выключателю, зажмурилась от яркого света, потерла кулаками глаза, хныкнула с досадой:
– Ну вот, выспалась зачем-то на ночь глядя…
– Маш… У тебя же сегодня английский! Ты что, пропустила?
– Ага, мам. Пропустила.
– Почему?
– Да ну его… Надоел! И вообще, я давно уже прилично спикаю, мне для жизни хватит. Ты лучше скажи – почему в темноте сидишь? Случилось что?
– Да, Маш. Случилось. Нам с тобой надо поговорить. Давай сядем…
– Ой, как загадочно! – с размаху плюхнулась на диван дочь, на то самое место, откуда так поспешно выкарабкивался десять минут назад ее отец. – У тебя такой вид, будто ты сейчас сообщишь мне страшную семейную тайну. Наш папа получил поместье в наследство? В предместьях Лондона, да? От бабушкиной родни? Которая голубых кровей?
– Нет, Машенька. Наш папа ушел.
– Куда ушел? – оторопело распахнула на нее глаза Машка.
– Совсем ушел. К другой женщине. Это произошло десять минут назад, я ж не знала, что ты дома…
– А то бы что? Позвала бы меня его удерживать?
– Нет. Не позвала бы. Зачем? Пусть идет. Ты только не воспринимай все слишком болезненно, Маш… Я понимаю, какая это для тебя травма, я сама была когда-то на твоем месте. Я тогда, помню, в депрессию долгую впала. Поэтому я тебя прошу – отнесись по возможности спокойно. Как получится. А, Маш?
– Да ладно… Чего ты меня уламываешь, как маленькую? Неприятно, конечно, но не смертельно же. А что за тетка, которая его увела? Ты ее знаешь?
– Да. Знаю. Это не тетка, это молодая девчонка. Довольно симпатичная. И беременная.
– От отца?!
– Ну да… Так надо полагать…
– Ух ты-ы-ы-ы… Вот это папочка, вот это выдал номерок… Значит, у меня скоро братец появится? Или сестричка? Ух ты-ы-ы-ы…
– Машк, ты чего? Ты… и впрямь рада, что ли? – удивленно уставилась на нее Марина. – Или прикалываешься?
– Да ничего я не прикалываюсь! Не каждый же день у людей сестры-братья рождаются! Нет, мне, конечно, папу жалко, и без обид я не обойдусь, и наверняка в подушку поплачу… Ой, да все так делают, мам! Все обижа ются, все плачут, а потом ничего, отходят, и встречаются, и дружат… В конце концов, мне же не пять лет, чтобы меня папочка по воскресеньям за ручку в зоопарк водил! Я, пожалуй, даже и гнобить его дочерними страданиями не буду. Раз такое дело.
– Ой, что-то я не верю тебе, дочь… – тяжело вздохнула Марина, покачав головой. – Храбришься, да? Вот я, помню, когда отец от нас уходил…
– Мам… Перестань, а? Ну что ты мне свои детские страдания все время в пример суешь? В ваши времена были одни комплексы, в наши – уже другие! Да сейчас каждый первый ребенок родительский развод рано или поздно переживает! Ну что ты ревешь, мам?
– Я не реву… Мне просто… Я хотела тебе сказать…
– Нет, ревешь! Я же вижу, какое у тебя лицо! Для тебя отцовский уход – горе, да? Коварное предательство? Досадуешь, что не удержала, костьми не легла?
– Не говори так со мной, Машка! Никакое для меня это не горе, давно уже. Пусть идет. Я его отпустила. Не в этом дело…
– А в чем?
– Да ни в чем…
– Мам, ты чего? А ну, раскалывайся! Я же вижу, что у тебя слезы изнутри уже горой вспухли. Что случилось, мам?
Марина ей не смогла ничего ответить, только рукой махнула. Со страшной силой потянуло к окну, и она встала, оторвавшись от теплого Машкиного бока, и рванула к нему так, будто хотела выброситься на голый асфальт незамедлительно. Покончить жизнь самоубийством. Хотя не получилось бы, наверное, – третий этаж все-таки. Да еще и низкий.
Илья сидел на скамейке. В прежней своей, почти роденовской позе мыслителя – слегка согнувшись и уперев локоть в колено. Марина всхлипнула отчаянно и протяжно, заревела в голос, не удержавшись.
– Мамочка, да ты чего? – заполошно кинулась к ней с объятиями Машка. – Что случилось, мамочка? На кого ты там смотришь? На парня этого? Он кто, мам? Почему ты так плачешь?
70 
