Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
52 
– Вот видите, я все понимаю, – Полина словно угадала его мысль, слово в слово.
– Но как же жить мне дальше с чувством вины? После моего звонка у нее вся жизнь пошла под откос…
– Но это был ее выбор, понимаете? Это ее жизнь.
– То, что вы сейчас говорите, Полина, совершенно не подходит вам. Вы вовсе не такая жестокая, я не верю вам… Зачем вы подыгрываете мне? Что вам-то до всего этого?
– Хочу, чтобы вы поняли, что вы ни в чем не виноваты. Вы полюбили Стеллу и не могли жениться на Наде. Ведь брак с ней стал бы для Нади несчастливым. Другое дело, что вы должны были объявить ей о своем решении – расстаться – все же не по телефону… Думаю, вам надо было с ней встретиться и объяснить, что с вами происходит. Что вам трудно, вы переживаете, но по-прежнему хорошо относитесь к Наде, что более сильные чувства вы испытываете все же к Стелле и, главное, ничего не можете с этим поделать! Чтобы не резать по живому, вам следовало бы тогда выставить именно себя жертвой – что вы оказались как бы заложником своих чувств и теперь просто разрываетесь между двумя женщинами, и вам от этого плохо, вы страдаете…
– Вы хотите сказать, что Надя еще и пожалела бы меня?! – Он не верил своим ушам.
– Думаю, да.
– Послушайте, Полина, а вы кто, вообще? Зачем вы приезжали в наш город? Вы же не следователь…
– Нет. Я – вообще никто. Во всяком случае, для всех тех, кто живет в вашем городе. Да и за многие километры отсюда я тоже – никто.
– Не понимаю… Зачем вы приходили к Стелле? Она беременна, переживает, а ей ведь нельзя нервничать… После всего что я услышал от вас, ни за что не поверю, что вы появились в нашем доме лишь для того, чтобы всколыхнуть эту историю и вызвать у нее чувство вины! Может, вы журналистка? Но журналисты обычно задают вопросы, а вы сами так много мне сказали, словно хотели успокоить меня…
Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом тихо спросила:
– Скажите, а что бы вы сделали, если бы узнали, что Надя жива?
Он вдруг почувствовал, как лицо его словно свело судорогой, тугой ком возник в горле и перекрыл дыхание, и Егор, как маленький мальчик, расплакался…
17
Звонок Милы застал меня уже в поезде, где я уютно расположилась с журнальчиком в руках. Взгляд мой скользил по глянцевым страницам, а мысленно я все еще продолжала беседовать с Егором. Да, Надю можно было понять. Очень красивый молодой человек, явно талантливый, неординарный, яркий. Однако как бы мне ни хотелось заидеализировать его – поскольку бóльшая часть его слов и объяснений находила отклик и в моей душе, – жестокость этого молодого человека все же пробивалась сквозь его хорошие манеры и полные романтизма и сентиментальности речи, не говоря уже о драгоценных мужских слезах. Как ни старался он убедить меня в том, что им, когда он предавал Надю, двигало настоящее чувство к Стелле, и как бы я ни пыталась оправдать его в собственных глазах, все равно я ощущала, как от него веет холодком жестокого эгоизма.
Но разговор этот тем не менее вышел трогательным и полным надежды на то, что Надя все-таки жива. Думаю, что я правильно сделала, подарив ему эту надежду. Все же я не могла не оценить его поступок, ведь он сам нашел меня, совершенно незнакомого ему человека, пусть даже и имевшего самое косвенное отношение к исчезновению Нади, чтобы вспомнить о ней, чтобы излить душу, выговориться. И, как подарок, я преподнесла ему известие о том, что два с половиной года назад она, пусть и довольно-таки странным образом, дала о себе знать и вернула Смышленову похищенные ею деньги.
После того как я ему это сказала, мне и самой стало на душе удивительно легко и хорошо, и я призналась ему в том, что я никакой не следователь прокуратуры…
Егор поцеловал мне руку, и мы распрощались. Он взял с меня обещание сообщить ему, если я узнаю что-нибудь о Наде. И уже когда я уверилась, что не увижу его больше никогда – поскольку все слова уже были сказаны и мы просто обменялись номерами телефонов и электронными адресами, – он неожиданно снова предстал передо мною с букетом красных роз. Не скрою, мне было приятно. И я знала, что все окружающие меня люди в вокзальном зале видят это, и каждый пытается понять, что означает сей жест – прощание ли влюбленных или, наоборот, на их глазах зарождается чей-то новый роман?.. Я тотчас вспомнила рассказ Веры Агренич о том, при каких обстоятельствах познакомились Надя с Егором. Все тот же букет роз. Причем не скромный букетик из трех-пяти штук, а целая охапка гордых, с длинными мощными стеблями, эквадорских или колумбийских, породистых роз. Роскошный, дорогой букетище! Уж если на меня, обласканную мужским вниманием женщину, это произвело впечатление, то можно себе представить, как затрепетало сердце юной и неискушенной Наденьки Агренич при виде такого вот чудесного букета. И мне подумалось вдруг: если все же она жива, то как сложилась ее жизнь, и дарил ли ей кто-нибудь еще цветы? Счастлива ли она? Образ таинственной Нади продолжал будоражить мою фантазию.
52 
