Последние отзывы

  12  

— Ах, это совсем не потому, что мы высокие, а потому, что мы в Германии! — засмеялась я. — Вон в Италии со мной такие коротышки заигрывали, что смешно становилось.

— Да ну их совсем! Все они — насильники. Дай им власть, так они любую женщину до сумасшествия доведут своими прихотями. Заставляют делать только то, что им приятно, во всем доминировать хотят. Кстати, интересная статья попалась мне недавно. О том, как эмансипация влияет на секс, — сообщила Ингрид, прикуривая от свечи и значительно поглядывая на меня.

— Как?

— А так, что раньше женщины были темные и забитые и ничего, кроме миссионерской позы, не знали, а теперь, с расцветом культуры, видео и массмедиа, сами все знают и могут диктовать мужчинам свою волю. Не дурочки уже!.. И если раньше бедная женщина думала, как бы скорей мужик получил свое и оставил бы ее в покое, то теперь думает, как бы самой получить свое, а он уж как-нибудь пусть сам себе… В этом и суть секс-революции.

Видя, что я кисло отмалчиваюсь, Ингрид сказала:

— Знаешь, нечего тебе грустить. Давай я познакомлю тебя с одним хорошим парнем?.. Курт зовут. Тебе надо развеяться.

Я покачала головой, но Ингрид тронула мою руку своей узкой ладонью в перчатке:

— Парень хороший, видный, с фигурой. Я такой экземпляр себе бы оставила, да не могу уже: мне моих двоих хватает, не знаю, как их на неделе распределить. Надоели уже!

— Как ты их называешь? — прыснула я, вспоминая прозвища, которые Ингрид дала своим двум любовникам. — Ебун и дрочун?

— Ебун и лизун. Что кому больше нравится, — засмеялась Ингрид, но потом опять посерьезнела: — Тебе сейчас нужна поддержка. Тебе надо переключиться на кого-нибудь — и все. Что-нибудь новенькое… Лекарство от любви. В субботу пойдем на диско, он тоже там будет.

— Кто это — он? — спросила я по инерции, а эхом отозвалось: «Не обязательно, но и не исключено…». И от этого стало приятно на душе, как всегда, когда во мне шевелился огонек власти, когда я чувствовала, что могу заполучить любого, кого пожелаю: захочу — заставлю быть со мной, не захочу — не подпущу.

— Да этот Курт. Я думаю, с ним тебе будет неплохо. Интересный парень. Химик. Еще студент, а уже на BASF^ практику сделал. И деньги, кстати, имеет, не то что твой нищий. И, главное, немец, своя кровь — хоть из бывшей ГДР, правда. Веселый, высокий, общительный, что еще надо?.. По мне — так у мужчины должны быть большие руки, густой голос и толстый член — и все! — Ингрид прихлопнула сумкой по столу так, что официант мотнул головой от неожиданности, а парни за соседним столом замерли. — Да что ты думаешь, твой зверь сейчас один сидит? Небось привел к себе кого-нибудь. А ну позвони, узнай, где он. И если он хочет ссориться

— то и ты не будь дурой, своих позиций не сдавай, нет — так нет, и все, чао, мио Гио!..

— Тебе легко рассуждать со стороны.

— Ты что, любишь его, что ли? — презрительно сморщилась Ингрид. — Вот от этой глупости и все несчастья идут! Держи себя в руках!

— Зачем?

— Как зачем? Чтобы быть свободной!

— Но ведь любовь — это свобода? — нерешительно возразила я.

— Что? — взвилась Ингрид. — Любовь?.. Да это для нас самое губительное — любовь!.. Тут-то ты и в капкане, как мышь на сыр попалась! Любовь — это тюрьма, и больше ничего!

— Вот и он так говорит, — вспомнила я.

— Он вообще неплохой парень, если б не действовал на нервы. Вообще-то, конечно, мужик должен быть немного мачо, но не такой злостный, как он. Пожалуйста, счет!

На улице мы привычно пошли в ногу, пересмеиваясь и вполголоса обсуждая «фактуру», что попадалось по пути.

— Не пора ли нам развлечься? — спросила Ингрид, искоса поглядывая на меня.

— Мы давно никуда не ездили, милочка.

— Нет настроения.

— А вот это тоже неправильно: надо начать, а потом и появится. Аппетит, сама знаешь, когда приходит.

Иногда мы устраивали себе разрядки — ехали вдвоем на ночь в какой-нибудь большой город, шли куда-нибудь на диско, кокетничали, флиртовали, веселились. Бывало, доходило и до постели. Удовольствия большого я не получала, но Ингрид утверждала, что такие вылазки идут только на пользу — лишь о презервативах не забывать, а я больше молчала, вспоминая бабушку, которая учила не только честности, но и гордости.

И сколько бы Ингрид ни доказывала, с синим блеском в глазах, что эти встряски полезны для души и в особенности для тела и с гордостью ничего общего не имеют, я чувствовала смутную вину. Это прилипчивое ощущение отклеивалось долго и медленно, исчезало постепенно, через несколько дней, во время которых я затихала на работе, а дома не брала трубку, слушала музыку и старалась не думать ни о чем.

  12