Глава 35

Я собиралась наговорить Мюстеджепу, парню, который мне так нравился, но на которого я то и дело выплескивала свое раздражение, еще много чего неприятного, связанного с моим отношением к Еве, как вдруг он предложил мне поехать к нему.

– Ты не хочешь ехать в дом моего брата, это понятно, там находится твоя мать, которую ты пока не желаешь видеть, но не в отеле же тебе жить. У меня свой дом, где ты будешь чувствовать себя спокойно, сможешь отдохнуть и привести в порядок мысли.

Дом Мюстеджепа, конечно, представлял собой ненадежное убежище, где меня могут без особого труда найти и Ева, и Наим, но в то же время это пристанище казалось мне единственно безопасным в другом, касающемся моего прошлого, смысле. Та истерика, которую я позволила себе в присутствии моего ручного турка, когда сообщила ему о том, что мне следует вернуться в Россию, сейчас казалась мне непростительной ошибкой, следствием внутренней распущенности и душевной слабости. В ту минуту я ненавидела себя. Ясно же, что я была на грани признания… Хотя я отлично понимала, что признаться смогу скорее первому встречному, только не ему – сладкому, как дьярбакырская дыня, и красивому, как узор измирской шали… Это сейчас я знаю вкус этих чудесных дьярбакырских дынь, и плечи мои покрывают дивные измирские кашемировые шали, тогда же я просто откуда-то знала, что Мюстеджеп в моей жизни – не эпизод и что когда-нибудь мы с ним еще встретимся, и я вновь почувствую на своем лице горячее и пряное дыхание самого Стамбула…

Я смутно помню, как мы добирались до его дома на его синем кабриолете по забитым автомобилями улицам к морю, как тонули в бирюзовых тенях его прохладного персикового сада, как входили под высокие узорчатые своды отделанного голубым мрамором холла… В памяти остались огромное, украшенное фиолетовой с желтым эмалью блюдо с виноградом и абрикосами, крохотные золоченые чашечки с горячим кофе и широкая, застланная вышитыми простынями и заваленная плоскими атласными подушечками кровать. Мюстеджеп зацеловал меня до полусмерти, нежная кожа на моем подбородке стерлась, кровоточила, губы распухли, но требовали все новых и новых поцелуев… В те часы, проведенные в спальне Мюстеджепа, я ни разу не вспомнила о том, что где-то там, за целую жизнь до Стамбула, под кустом увядшей кладбищенской сирени похоронен убитый мною офицер…

Глубокой ночью я проснулась от звонка. Мюстеджеп зажег лампу, встревоженно взглянул на меня и схватил лежащий на ночном столике мигающий зеленоватым светом и пульсирующий судорожным задыхающимся звуком телефон. Я услышала быструю турецкую речь. После чего Мюстеджеп отключил телефон и посмотрел на меня долгим сочувствующим взглядом.

– Валентина, – сказал он убитым голосом, – твою мать арестовали.

Глава 36

Меня допрашивали с переводчиком, толстым и ленивым русским, глядящим на меня без какого-либо сочувствия и даже как будто радующимся тому, в какую ситуацию попала его соотечественница. Этот человек, видимо, чаще всего имеющий дело с нашими российскими проститутками, и на меня смотрел, как на профессиональную шлюху, оценивал своим мерзким тяжелым взглядом, и я едва сдерживалась, чтобы не плюнуть в его раскормленное красное лицо. Следователь, хорошо одетый и подтянутый, при галстуке турок средних лет с серьезным лицом, задавал свои вопросы и вежливо дожидался, пока переводчик не повторит мне его вопрос по-русски.

– Вы подозреваетесь в убийстве Александра Локотко и Маргариты Субботиной, – перевел с усмешкой переводчик. – Двойное убийство… Вы знакомы с этими людьми?

  54