Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
85 
Выходит, даже рай у нас разный. Вполне логично. Ведь рай – это место, где человек получает то, чего не хватало в жизни. Индивидуалисты-американцы сыты по горло заборчиками и оградками еще на этом свете. Поэтому, умирая, они объединяются на ровном зеленом поле. А нашим, наоборот, при жизни хватает коллективизма. Так что загробное счастье у нас – собственный домик в деревне, хоть что-то свое наконец. И оградки, оградки…
Смерть исправляет все перекосы, Джен. Вот кто лучший театральный критик.
* * *
Снимаю трубку. Нажимаю кнопку, на которой, если смотреть с моей стороны – значок «бесконечность». Короткие гудки. А может, так и лучше? Дорого, все-таки, в такую даль звонить. Или набрать еще разок, для верности?
Черт, совсем забыл: в этой стране межгород по-другому набирается! Ладно, всё сначала. Международный код, код города, еще семь цифр… и я снова, чертыхаясь, бросаю трубку. У нее же давным-давно другой номер, идиот. Сколько еще ты будешь жить в прошлом? Сколько тебе еще повторять, долбаный ты писатель, что самая человечная книга – телефонная? Листай, ищи, прижимай пальцем. Вот так. Теперь набирай.
– Алле?
– Здорово, чучело.
– Это ты?! Привет! Ого, сколько ж у вас?!
– Около четырех.
– Ни фига себе ты гуляешь!
– У нас ведь суббота! Я тут учился в бильярд играть. С соседями моими. Ты получила письмо?
– Получила. Мур-р-р… Всё не соберусь ответ написать.
– Ну как ты там, вообще?
– Да всё нормально. На самом деле, только что встала. На работу собираюсь. Да, я в Новгороде была снова! С Сержем.
– Молодец. Нового мужика себе не нашла еще?
– Ну-у… Тут вот Саша сидит, телевизор смотрит…
– Ага. Помирились, значит.
– Да вроде как. А ты, значит, сразу расстроился?
– Наоборот. Я ж переживал, что поломал тебе всю жисть опять. А у тебя, вишь, всё в кайф. Ну и здорово.
– Ладно, не язви. Стих мне всё равно понравился.
– Ну, у нас этого гуталину… Кстати, я там еще по пути в Болгарии сережки классные купил, из какого-то камня. Тоже хотел послать. А потом вспомнил, что у тебя уши не проколоты.
– Да. Но ты ведь найдешь, кому подарить. Как твоя француженка?
– Не приехала еще. Тут вообще никого еще нету. Жарища… Слушай, хорошо бы мой следующий отпуск с твоим совпал.
– Конечно! Съездим куда-нибудь вдвоем. На море.
– Я постараюсь следующим летом… Shuddup, you morons! Тут эти пьяные уроды сидят, ждут, когда я договорю с «другим полушарием». Мы собрались «Doors» послушать, а меня вдруг пробило позвонить.
– Ха! Ты там так звучишь, как будто с дюжиной девиц.
– Да не, только эти, соседи-америкосы мои. И вообще, я тебе уже говорил: лучше тебя всё равно никто не умеет делать…
– Тихо, тихо! А то и вправду поломаешь мне всю семейную идиллию.
– Ладно, закругляюсь. Ты пиши хоть, что ли.
– Напишу.
– «Напишу, напишу»… Все вы так говорите.
– Ну-ка, эй! Не вешай нос!
– Ладно. В общем, давай, всем приветы. Пока.
– Ну пока.
– Ну клади трубку.
– Ты первый!
– Ладно, давай на счет «три» вместе.
– Давай.
– Раз, два, тр…
Щёлк. Би-ип. Би-ип. Би-ип. Ту-ру-ру… И почти такой же, как у нее, голос, только на другом языке:
«If you'd like to make a call, please hang up and dial again».
В ЖАРКОЙ НОЧНОЙ ТИШИНЕ
Впервые я услышал этот звук, когда мы с Чессом сидели на веранде и курили его CAMEL. Я только что показал Чессу, как сделать из названия американских сигарет русское слово САМЕЦ. Потом разговор завертелся вокруг японской поэзии и местных цикад: мне нужно было сочинить хайку для конкурса, и Чесc предложил написать про насекомых, разоравшихся вокруг.
– Да это разве цикады? – говорил я. – Это скорее кузнечики.
– Кузнечики не поют, – возражал Чесс.
– В России все поют, кузнечики тоже, – выдвигал я свой козырной аргумент.
– Ну, не знаю… Но на цикад и вправду не похоже. У них на тон выше.
Тоже мне, энтомолог, подумал я. На прошлой неделе я принес большого зеленого богомола – раньше только на картинках видел, а тут живой, прямо на тротуаре сидит в центре кампуса, как его только не раздавили! Я поймал его, посадил на плечо и пошел домой. А там Чесс как раз закончил ванную мыть. Выходит навстречу с баллончиком какой-то химии и гордо рассказывает, что с муравьями покончено. Вдруг на полуслове замолкает и с криком «Jesus Christ!» роняет свой баллончик. А потом начинает гоняться за мной по дому, требуя «избавиться от этого таракана».
Если он так же хорошо и в цикадах разбирается… Но сказать об этом я не успел. Потому что со стороны ручья раздался другой звук, отрывистый и скрежещущий.
85 
