Последние отзывы

  22  

Мысленно ругая себя за глупость, за смятение чувств, к которому теперь придется привыкать, Клео взяла мартини, отошла к каменной балюстраде и устремила в море невидящий взгляд.

Сев за стол рядом с ним, ей пришлось бы смотреть на него. А ей не хотелось встречаться с этими умными глазами: она знала, что прочтет в них напоминание о том, как она выглядела днем, когда отдала свое почти обнаженное тело его любопытным рукам.

— Клео…

Ее имя неожиданно прозвучало столь невыносимо нежно, что она нехотя обернулась, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее рука, держащая бокал.

— Подойди сюда, сядь. Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

Нарочито внимательный взгляд на часы.

— Мне пора переодеваться.

Ее голос так спокоен, на губах легкая беззаботная улыбка. Ей бы следовало присудить Оскара! Меньше всего ей сейчас хотелось сидеть радом с ним и выслушивать его разговоры. Слишком свежи воспоминания о ласках его рук, лишь раздразнивших ее взволнованное тело.

— Ты и так выглядишь изумительно.

Тягучий синий взгляд медленно скользил по ее пылающему лицу, тонкому, как паутина, пеньюару, длинным загорелым ногам. Этим взглядом все было сказано: чувственный интерес, к которому, однако, примешивалось легкое удовольствие, потому что все это он уже видел. Даже больше. Он прикоснулся к ней и мог взять ее, если б пожелал. Но желания в нем не было ни тогда, ни, очевидно, теперь, и смятение, порожденное этим долгим, так много знающим взглядом, переросло в глубокое, мучительное унижение, когда Джуд в свою очередь посмотрел на часы. Словно, поразмыслив, отверг ее.

— До ужина еще больше получаса. — Он горько усмехнулся. — Неужели я должен умолять собственную жену уделить мне пять минут?

— Прости.

Смутившись, Клео села. Разве можно отказать, если тебя так просят, и она, потягивая мартини, ждала, о чем он будет говорить.

— Я решил, что нам стоит подумать о покупке загородного дома. Где-нибудь недалеко, чтобы можно было выезжать на уик-энд. Он нам особенно пригодится, когда появятся дети.

Его взгляд блуждал по ней, вызывая жаркий румянец.

— Что ты на это скажешь?

«Скажу, что напрасно ты все время твердишь о детях!» — пронеслось у нее в голове. Но этого она не могла ему сказать. Вертя бокал за ножку, она смотрела, как плещется его содержимое, не решаясь встретиться с умным, слегка улыбающимся взглядом Джуда.

— К чему такая спешка? — холодно ответила она. — Кроме того, — пусть эти слова будут уступкой его замечанию о детях, которых он от нее ждал, — я пока не намерена бросать свою любимую работу.

Она не представляла его семьянином, устраивающим качели между яблонь, играющим в футбол или разжигающим костер; не видела она и себя с ворохом незаштопанных носочков или колдующей над пирогами, вареньями и соленьями на какой-нибудь деревенской кухне. И, Боже праведный, сколько детей он хочет иметь? Неужели он ждет, что она начнет немедленно их производить, одного за другим, как крольчиха? В горле у нее пересохло, она почувствовала, что впадает в истерику, и, не будь она так занята борьбой с этим постыдным и до недавнего времени чуждым ей состоянием, она, возможно, приняла бы его двусмысленное замечание за честное предупреждение:

— Не все намерения сбываются, Клео…

Она залпом опустошила бокал, метнула взгляд на Джуда и тут же отвела его в сторону: выражение его глаз было непонятно ей, а может быть, она не была готова его понять. Она встала, стараясь сохранить самообладание.

— Мне в самом деле нужно переодеться, — натянуто улыбаясь, бросила она через плечо. — Нам, конечно, следует присматриваться к рынку недвижимости, чтобы быть в курсе, если мы действительно решим покупать — когда-нибудь.

«Если он решил покорить меня своим очарованием, он, несомненно, преуспел», — подумала Клео, вставая из-за стола. Комната была уютно освещена лампой, ужин, приготовленный горничной-гречанкой, был восхитителен.

Вся беда в том, что он мог с такой легкостью ее обезоружить, догадалась она, выходя на облитую лунным светом террасу. Джуд вышел за ней с графином бренди и двумя бокалами в руках.

Позволив себя обезоружить, она погубит себя. Она не хотела, чтобы в ее отношение к нему вмешивались чувства, кроме страданий, это ни к чему не приведет, потому что сам он ничего к ней не чувствовал; насколько она знала, он вообще никогда ни к кому ничего не чувствовал. А она себе не враг. Она продержится до конца срока. Потом она будет бессильна.

  22